Повесть о красном галстуке

Полковник Черных спрашивал, капитан переводил, а немецкий офицер вызывающе усмехался и отказывался отвечать. Он был уверен в быстром освобождении и потому вел себя почти нагло.

Юра присел с Петром около двери, недалеко от часового. Степан Иванович сразу заметил вошедших и кивнул часовому, разрешая им присутствовать при допросе. Потом он внимательно посмотрел на Юру и стал быстро перебирать документы пленного, что-то отыскивая. Наконец нашел фотографию. Улыбающаяся белокурая женщина держала на коленях двух смеющихся девочек, очень похожих на этого обер-лейтенанта.

Видя, как советский полковник рассматривает фотографию жены и детей, эсэсовец насторожился. Не поворачиваясь к переводчику, Степан Иванович сказал негромко, но многозначительно:

— Сейчас мы проверим его показную храбрость. Переведи ему, капитан, что район Берлина, где проживает его семья, этой ночью сильно пострадал от налета нашей авиации. Вполне возможно, что его семья погибла.

Капитан перевел. Обер-лейтенант изменился в лице и, мотнув головой, заговорил горячо, возбужденно:

— Найн, найн! Не может быть! Зенитные части и авиация Геринга не допустят этого! Небо Берлина хорошо охраняется. Гитлер не позволит, чтобы русские бомбили столицу рейха. Нет, нет! Не обманывайте, я все равно ничего не скажу. Фюрер скоро будет в Москве, наши войска пройдут по Красной площади. Вот увидите.

Эсэсовец сомневался в том, что бомбили Берлин, и все же возмущался, как смели русские сбрасывать бомбы на женщин и детей, убивать беззащитных! Это жестоко! Варвары! Убийцы!

Эсэсовец кипел негодуя. Глядя на него, Степан Иванович покачал головой. Он и без перевода понимал смысл возмущения обер-лейтенанта. Но капитан переводил дословно.

Жестоко? Они хорошие, а мы — варвары?! Перед Юрой мгновенно пронеслась ужасная картина налета немецких бомбардировщиков, гибель родных и многих беззащитных людей. За что, за что они погибли? Юра, не помня себя, подскочил к эсэсовцу, с негодованием закричал ему в лицо:

— А мою маму убили и других убили, это не жестоко, да? Не жестоко?!

Юра оглянулся вокруг, думая, чем бы огреть фашиста. Увидел в руках часового винтовку, подскочил к нему, выхватил и бросился на обер-лейтенанта. Тот испуганно отскочил в сторону, едва увернувшись от штыка. Степан Иванович перехватил Юру и стал успокаивать. Но Юра не мог успокоиться, он ненавидев этого фашиста и всех остальных, сколько бы их ни было. Ненавидел жгучей ненавистью, на какую способен человек.

Капитан, знавший про Юру от полковника, торопливо переводил эсэсовцу, почему мальчик бросился на него с винтовкой. Растерянный, сникший, тяжело дыша, немец со страхом смотрел на русского мальчишку.

Часовой взял у Юры свою винтовку и замахнулся прикладом на эсэсовца.

— Не сметь! — успел предупредить часового Черных и приказал: — Уведите!

Часовой зло глянул на пленного и, кивнув на дверь головой, штыком подтолкнул к выходу.

— Погодите, Чухаев! — остановил Черных часового. — Переведите, капитан, что мы не знаем точно, погибла его семья или нет, но налет нашей авиации на Берлин был. И пусть подумает, кто действительно проявляет жестокость и кто вынужден отвечать на нее. Через два часа вызовем. И если не скажет, какие части против нас сосредоточены и в каком направлении намечен главный удар, то пощады ему не будет! Пусть это запомнит. Все!

Капитан перевел. У немецкого офицера вырвался вздох облегчения. В словах капитана была надежда на жизнь. Глаза обер-лейтенанта вспыхнули радостью, но глянули на Юру и тут же погасли.

Пленного увели. Капитан повернулся к Черныху.

— Я бы на него, товарищ полковник, не тратил времени зря. Когда, вы ему про бомбежку Берлина сказали, он даже в лице изменился, видать, струхнул. Да и за свою шкуру испугался — под штыком в руках Юры. Одним словом, фашист. С нашими они другим языком разговаривают, стреляют в женщин, детей, стариков, и совесть их не мучит. — Капитан сложил в папку протокол допроса и документы эсэсовца. — Разрешите идти, товарищ полковник? Через два часа я буду здесь.

— Идите, — разрешил Черных и, закуривая, посмотрел на Юру. — Здорово ты его припугнул.

— Я не пугал, — буркнул Юра. — Я убить хотел!

Все переглянулись, но промолчали. Тон, которым были произнесены эти слова, не вызывал сомнений…

Вскоре Степан Иванович освободился. Юра с Петром Смыком ожидали его в палисаднике на скамеечке под молодыми березками.

— Вы еще здесь? — удивился Черных. — Ну раз так, пойдемте прогуляемся, чтобы спать не тянуло.

Он с удовольствием вдохнул в себя свежий утренний воздух.

— А ты, Юра, молодец. Быстрее нас сбил спесь с эсэсовца. Конечно, все нужные нам данные он сообщит. Правда, мы и без него многое знаем, но перепроверить и уточнить необходимо. Сегодня в тыл врага снова ушли две группы разведчиков, от них тоже ждем важных сведений.

Они проходили по тихой улочке Старого Оскола. Война пока не тронула этот небольшой, уютный городок. Все улицы были усеяны пожелтевшей осенней листвой.

На развилке дорог остановились. Степан Иванович почему-то повернул не к дому, а в другую сторону. Петро с Юрой замешкались: куда это он?