Повесть о лейтенанте Пятницком

Такая покорность, такая угодливость на лимонном дряблом лице - плюнуть хотелось.

- Не знаете, чья это собака? - кивнул Пятницкий на дверь, за которой скрылся Комка.- Кто хозяин? Здесь нет его?

- О, хунд! Наин хозяин. Хаус... Дом ист Шталлупенен.

Эвон откуда! Почти у самой границы с Литвой.

- Чего бежали-то? Геббельс уговорил?

Видно, только Геббельса и понял старик, поспешил на всякий случай, как и от фюрера, откреститься:

- Капут Геббельс. Швайн Геббельс!

Вот это старик! Свиньей назвал Геббельса.

- Голодные, поди? Есть хотите? Брот, киндер, ессен.

Старик испуганно помигал воспаленными веками, втянул черепашью шею.

- Герр оффицир, найн брот... Вир хюнгерн...

Не совался бы ты, Пятницкий, со своим немецким! Этот ветхий пень еще подумает, что ребятишек с хлебом съесть хочешь. Не стал больше Роман искушать себя немецким языком, взял у Шимбуева из-под мышки буханку, сунул старику в руки.

- Детей покормите. Киндер, ферштейн? - порубил ладонью воздух на части, потыкал пальцем на ребятишек, дескать, на них поделить надо. Резко повернулся и, зло возбужденный, вышел. С отвращением вспомнил свою школу. Несправедливо, конечно,- всю школу, но кое-что в ней иного и не заслуживает. С бешенством спросил Шимбуева:

- Алеха, здорово я по-немецки говорю?

- Да уж куда с добром,- с подозрительной интонацией ответил Шимбуев.

- Ты что, в способностях комбата сомневаешься? Так слушай: перфект, имперфект, плюсквамперфект, номинатив, аккузатив... Во, а ты...

- Ну и поговорили бы. Чего вас из сарая как ветром выдуло?

- Страсть какой ты невоспитанный. Не веришь, грубишь начальству...

Довольный, что сумел задеть лейтенанта, Шимбуев кривил губы в усмешке. Пятницкий все еще не мог успокоиться, шел быстро и рассерженно. Подумать только, с пятого класса немецкий язык учил, по два часа в шестидневку, да домой задавали. Сколько же это получается? Имперфект, генитив... Подавились бы этими спряжениями да склонениями. Десять слов к уроку! Назубок! Под страхом исключения из школы! И не надо бы ничего больше. Без спряжения, в одном падеже. Умный поймет, а с дураком и говорить нечего. Через шесть лет... Подсчитал, сколько учебных часов в году, умножил на шесть, повернулся к Шимбуеву.

- Алеха, таблицу умножения помнишь?

Шимбуев даже остановился.

- Комбат, я уже думал однажды, что у вас клепка выпала, больно вопросы-то... Как с печки шлепнулись.

- Помнишь или нет?

- На хрена мне таблица, без нее сосчитаю.

- Тогда считай: шесть раз по восемьдесят одному, да на десять умножить.

- Четыре тысячи восемьсот шестьдесят,- без промедления отчеканил Шимбуев.

Пятницкий подозрительно посмотрел на Шимбуева, наморщил лоб, проверил подсчет.

- Точно. Ты это как так?

- А я знаю? Сосчиталось, и все.

- Ты кто? Пифагор? Лобачевский? Софья Ковалевская?

- Честное слово, комбат, у вас с головой неладно. Бабу еще приплел. Шимбуев я! - ухмылялся Алеха.

- Странно... Зря тебя из училища под зад коленом... Ладно, Алеха,отложил Роман свое удивление на потом.- При моей системе обучения я мог бы знать сейчас четыре тысячи восемьсот шестьдесят немецких слов, а я не знаю. И плюсквамперфект ни в зуб ногой... Дурак дураком перед этим плешивым пнем. Срамота!

- Значит, батька драл вас мало. Меня вон драли, как Сидорову козу, потому не дурак и считаю быстро.

Пятницкий от души захохотал, испугал собаку и, верный себе, тут же весь удар перенес на собственную персону: на самом деле, лупить надо было. Не так учили, видите ли, не то учили... Сам-то что? Каким местом думал?

Глава двадцать шестая

Раздосадованный Пятницкий заперся с Курловичем в своей комнате. Курлович давно поджидал его с актами на списание израсходованных снарядов, автоматных патронов, гранат, горючего, обмундирования, закопанного вместе с убитыми.

В дверь постучали.

- Войдите,- недовольно отозвался Пятницкий.

Вошел старшина Горохов. Козырнул, подарил комбату улыбку самого большого калибра.

- Пополнение привел, товарищ комбат! - стукнув сапогами, радостно доложил он.

Пятницкий засобирался незнамо куда, поправил под ремнем складки, застегнул ворот.

- Много?

- Девять человек.

Пятницкий было потускнел, но что делать. В голой степи, говорят, и жук - мясо. При его бедности и девять человек - великое дело. Спросил Тимофея Григорьевича, где сейчас вновь прибывшие.

- Тут, у крылечка. Приказал вас обождать.

- Стройте, сейчас буду. Хотя... Вот что, Тимофей Григорьевич. Соберите всех, кто поблизости,- и сюда, вместе с новичками. Будем знакомиться.

- Тех, что кабель проверяют, звать? - обеспокоился старшина.

- Их не трогайте. Передайте, чтобы сильно рваный не мотали. Новый обещали, немецкий.