Повесть о лейтенанте Пятницком

Командир первого огневого взвода, он же старший на батарее, недавний студент консерватории Андрей Рогозин высок и статен, интеллигентен до самой малой косточки. В зубах фасонистая трубка, дымившейся которую Пятницкий никогда не видел. Рогозин с располагающей улыбкой взял у Романа шинель, передал старшине Горохову, без зависти порадовался наградам.

Коркин бравого вида не имел: низкоросл, худощав. Он поклевал ногтем эмаль ордена, прикинул на вес медальную бляху. Имея в виду награды, спросил удивленно:

- Сразу две?

Пятницкий отшутился:

- Больше не было, пришел поздно.

Поздравил Романа не по-фронтовому тучный Тимофей Григорьевич Горохов дядька Тимофей, пакостный ругатель и золотые руки младший сержант Васин, большеголовый и ушастый лекарь Семен Назарович Липатов, ужасно конопатый рядовой Коломиец. У загородки, разделявшей сарай на кухню и апартаменты старшины - продуктово-вещевую каптерку и канцелярию одновременно, где готовился пир на весь мир,- восхищенно пялились на Пятницкого седоусый ездовой Огиенко, повар Бабьев, по летам, скорее всего, не повар, а поваренок, и сухой, подслеповатый на один глаз писарь Курлович. Они уже давно, правда самым благопристойным образом, мозолили глаза капитану Будиловскому. Получив наконец разрешающую улыбку, принялись от души выдергивать Пятницкому руку из плеча.

Столу мог позавидовать владелец поместья Варшлеген: офицерские доппайки в виде печенья и американской колбасы в жестяных баночках с присобаченными к ним открывашками-раскрутками, раздетые догола луковичные репки в суповой тарелке, две стеклянные банки консервированной индюшатины сбереженные старшиной трофеи первых дней наступления в Восточной Пруссии и полуведерко горячей картошки, обсыпанной для духовитости сушеным укропом.

Капитан Будиловский дождался, когда все рассядутся. Он был благодушен, легок сердцем и сказал с торжественностью, которая была понята так, как и следовало понять:

- Товарищи солдаты, сержанты и офицеры, давайте выпьем в эту богом дарованную минуту за нашего боевого товарища, за его награды...

Он еще хотел что-то сказать, люди ждали, но он оборвал себя и высоко поднял вычурную, звеняще тонкую, богатого сервиза фарфоровую чашку.

Предусмотрительный Степан Данилович поторопился внести поправку:

- Давайте попеременке: поначалу за орден, потом за отважную медаль.

Выпили за орден, выпили за медаль. "Теперь в самый раз бы за справку",- подумал Пятницкий, но решил, что справка - его сугубо личное дело, и по праву поздравленного виновника торжества вздернул вверх свою чашку:

- За нашу победу, за то, чтобы все мы... победили.

Нескладность тоста была прощена. На самом деле, зачем слова, которые хотел сказать лейтенант и не сказал, которые и не помешали бы... Но что толку! Сколько ни желай вернуться живым и здоровым, сколько ни клацай чашку о чашку - с водкой ли, с вином ли самым что ни на есть заморским,- не все останутся живыми, не все вернутся здоровыми. За победу - это да, победу будут добывать и мертвые.

Среди старшинских шмуток разыскалась рогозинская шестигранная гармоника. И вот оно - нет войны, сидит Роман в натопленной комнате, наслаждается песней из репродуктора, принюхивается к аромату из кухни, где стряпает мать, и никак не решит - куда сегодня податься: на танцы в клуб или завалиться с книгой на диван? Мечтательной довоенной картины не рушил гул войны: он походил на гул завода, от которого до дома - рукой подать.

Андрей Рогозин спел фатьяновскую "Я знаю, родная, ты ждешь меня, хорошая моя". С каждым куплетом Василий Севостьянович менялся на глазах мрачнел, обугливался. Когда притих последний вздох концертино, Будиловский стал прежним - обрюзгшим, постаревше-рыхлым. Степан Торчмя завозился, запоглядывал на писаря - не наскребет ли тот чего по сусекам, чтобы развеять крученую морочь. Курлович поднялся было, но Будиловский пересилил маету, решительно придавил ладонью поверхность стола:

- Хватит, друзья. Теперь - о главном.- И он сказал об этом главном: Послезавтра переходим в наступление...

Говорили о порядке подвоза снарядов (Коломиец- весь внимание), о доставке пищи (начальственный перст погрозил в сторону Бабьева), о раненых (выразительный взгляд на Липатова), о запасных катушках связи, о срочной замене, кому надо, валенок (Тимофей Григорьевич щитком выставил ладошку: дескать, уже, уже...), о канистрах с бензином, о починке, в случае беды, пушек ("Одними матюками тут, Васин, не отделаешься"), о гранатах по пяти штук на рыло ("Не к теще на блины едем, с пехотой, огнем и колесами"), о противогазах (с собой таскать или побросать на хозмашину). Все обговорили.

Напоследок Будиловский сказал:

- Предусмотреть замену, если кто выйдет из строя.

Несколько ошеломленный переменой в застолье, Пятницкий в недоумении поднял брови: как это выйдет? из какого строя? что, в колонне пойдем?

- Если что случится со мной, батарею примет Пятницкий,- продолжил Будиловский.

Не сразу дошло, о каком выходе из строя идет речь. О себе решил: надо сказать Кольцову, заменит, если что. Но мысль из-за последней фразы Будиловского получилась неловкой.