Повесть о любви и тьме

Из кошелки, которая была поставлена рядом с ножками стола, тетя Рауха достала и передала мне небольшой пакет, обернутый коричневой бумагой. И вдруг я узнал эту кошелку: она была той самой, сделанной из мешковины цвета земли, той самой — времен осады Иерусалима. За тридцать лет до моего приезда в Хельсинки тетя Эйли и тетя Рауха, бывало, доставали из этой кошелки и вручали нам всем крохотные кусочки мыла, шерстяные носки, сухари, спички, свечи, головки редьки, а то и самое ценное в те дни — баночку с молочным порошком. Я развернул пакет, и вот, кроме Священного Писания, изданного в Иерусалиме (против страницы на иврите — страница того же текста на финском языке), кроме крошечной музыкальной шкатулки, сработанной из крашеного дерева, с крышкой из меди, нашел я букетик засушенных полевых цветов. Странные финские цветы, прекрасные и в смерти своей, цветы, названия которых я не знал и не встречал до того утра.

— Очень, очень любили мы, — сказала тетя Эйли, и ее уже не видящие глаза искали мои глаза, — очень, очень любили мы твоих дорогих родителей. Нелегка была их жизнь на земле, не всегда были они милосердны друг к другу. Порою темная тень витала над ними. Но теперь, когда, приобщившись к вечной тайне, они вернулись, наконец-то, под крыла Господа, теперь твои родители наверняка обрели милосердие и истину. Теперь они, словно два чистых ребенка, не ведавших греховных мыслей, и между ними во все дни лишь свет, любовь и милосердие. Как сказано в «Песни песней», левая рука у нее под головой, а правая обнимает его. И давно уже исчезла над ними всякая тень.

Я, со своей стороны, собирался подарить двум тетушкам два экземпляра моей книги, переведенной на их язык. Но тетя Рауха отказалась:

— Ивритскую книгу, — сказала она, — книгу об Иерусалиме, написанную в Иерусалиме, да ведь мы должны — пожалуйста! — прочесть ее на иврите, и ни на каком другом языке! А, кроме того, — добавила она с извиняющейся улыбкой, — говоря по правде, тетя Эйли не может больше ничего читать, ибо отнял у нее Господь остатки зрения. Только я все еще читаю ей вслух, утром и вечером, из Библии, из Евангелия, из нашего молитвенника, из книги о житии святых, хотя и мои глаза все тускнеют и тускнеют, и вскоре обе мы полностью ослепнем.

А когда я не читаю ей, и тетя Эйли не слушает меня, тогда сидим мы вдвоем против окна и наблюдаем через стекло деревья, птиц, снег и ветер, утром и вечером, при свете дня и свете ночи. И обе мы с великим смирением благодарим нашего доброго и милосердного Господа за все его милости и все его чудеса: «да сотворится по воле его на небесах и на земле». Ведь и ты, наверно, видишь иногда, лишь в минуты отдохновения, какое великое чудо являют собой и небесный свод, и земля, и деревья, и камни, и поле, и лес — все без исключения. Все без исключения источает свет и сияние, все без исключения тысячекратно свидетельствует о великой славе и милосердии.

48

Зимою 1948–1949 года закончилась эта война. Израиль и соседние с ним государства подписали взаимное соглашение о прекращении огня. Первым соглашение подписал Египет, за ним — королевство Трансиордания, последними — Сирия и Ливан. Что касается Ирака, то, не подписав никаких документов, он вывел из зоны боевых действий и вернул на родину свой экспедиционный корпус, состоявший из одной бронетанковой и двух пехотных бригад. Несмотря на все эти соглашения, арабские страны продолжали заявлять, что все они готовятся к тому, чтобы в один прекрасный день выступить во «втором раунде» военных действий и положить конец государству, которое они, арабы, отказываются принять, провозгласив, что само его существование — это, по сути, непрекращающаяся агрессия. В оборот на арабском языке было запущено выражение «ал даула ал мазума» — «мнимое государство».