Повесть о Макаре Мазае

Но Макар и представить себе не мог, какая немыслимо тяжелая смена его ожидала…

ГЛАВА ПЯТАЯ

«Главный сталевар мира». — Первое шаги подпольщиков

Октябрь сорок первого года пришел в дыму и грохоте. Дни и ночи Мазай проводил на демонтаже и погрузке цехового оборудования, которое эвакуировали в Нижний Тагил. Все последние недели Мазай был яростно деятельным и неутомимым, но когда начали разрушать мартены, он, казалось, окаменел.

Его тронул за плечо Иван Андреевич Лут:

— На Урале, Макар, очень пригодятся твои новые идеи. А чем ты злее, тем крепче будет мазаевская броневая сталь.

— Понимаю… Но все равно, словно сердце на куски рвут.

Комсомольцы Кравченко и Бондаренко показали Мазаю тонкий стальной лист с прочерченными линиями и буквами.

— Это, Макар Никитович, план второго мартеновского цеха с текстом исторической справки, — уточнил Миша Бондаренко.

«Остановись, товарищ, здесь был мартеновский цех мировых рекордов, — прочитал Мазай. — 14 октября 1936 года бригада Макара Никитовича Мазая выдала плавку за 6 часов 50 минут. Съем стали составил 13,4 тонны с квадратного метра пода печи.

По инициативе Мазая началось всесоюзное движение сталеваров за скоростные плавки и высокий съем стали с каждого квадратного метра пода печи. Во всесоюзном соревновании сталеваров постоянно побеждал Мазай. Он достиг мирового рекорда съема стали и стал главным сталеваром мира».

— Изобразили надгробную плиту? — поморщился Мазай.

— Но, может, цех взорвут, кто знает… — невесело сказал Миша. — Мы хотим помочь тем, кто будет его восстанавливать. И пусть снова будет так, как было…

— Как было? Как пять лет назад? А уже сегодня многие, да вот, например, братья Шевченко, далеко опередили меня. Давайте оставим эту затею…

Началась бомбежка, заговорили зенитки. По цеху торопливо прошел пожилой военный с двумя шпалами в петлицах.

— Попытаемся сегодня прорваться, товарищ комиссар? — обратился к нему Мазай.

— Но я не хотел бы рисковать вашей жизнью…

— А я вашей. Кто же вычеркнет меня из списка бойцов?

— Никто! — примирительно сказал комиссар. — Когда получим приказ, соберемся здесь. А, вот и Андрей Емельянович! Может быть, и вы, товарищ Заворуев, собираетесь вступать в наш отряд?

— У меня будут другие дела, — сказал Андрей Емельянович коротко. Заворуев оставался в городе. Старый коммунист, он еще в начале века работал в подпольной большевистской организации…

— Взгляните, Андрей Емельянович, что творится с нашим заместителем начальника цеха. — Мазай кивнул в сторону инженера Спицына, бессильно прислонившегося к стене. — У него форменная истерика. Нужен укол, чтобы в чувство привести.

— Я его уже получил! — крикнул Спицын, выхватив из кармана газеты: — Все погибло, всему конец! Это ясно любому мало-мальски разбирающемуся в военной стратегии.

— Инженеру Спицыну угодно выступать в роли военного стратега и политического оракула, — веско проговорил Заворуев. — Но я рекомендовал бы ему взглянуть на события глазами металлурга и вспомнить, что уже за несколько лет до начала этой войны мы начали строить одновременно десятки домен и мартенов. И где? На Урале, в Сибири, на Дальнем Востоке. Можно себе представить, какой стальной ураган обрушится на фашистов!

Группа комсомольцев с винтовками пробежала по цеху.

— Приготовиться! Через час отряд выступает! — послышались голоса.

Но ни через час, ни через два сигнал к выступлению не прозвучал. Рабочие не покидали цех до рассвета. Сталевары решили отдохнуть в конторе. Заворуев, Мазай и Пузырев легли рядом. Все измучились за день, но никто не мог сомкнуть глаз.

Долгое молчание нарушил Андрей Емельянович.

— В прошлом году ко мне обратились ребята из драмкружка. Они хотели изобразить на сцене дореволюционный заводской поселок и пришли расспросить, как он выглядел. Я посоветовал нарисовать на холсте подъезд приличного дома, такого, в каких живут обер-мастера. И прибить доску с надписью: «Рабочим ходить по этой улице запрещается». Мое предложение отвергли; сказали, что уж очень нарочито агитационно. А ведь так было, помнишь, Никита Алексеевич?

— Как не помнить, своими глазами видал, — подтвердил Пузырев. — Видал, да самому не верится, что так было…

Заворуев стал вспоминать дореволюционные годы, рассказал о том, как держал конспиративную квартиру в колонии завода «Провиданс».

— Ну, а теперь почти каждая квартира окажется конспиративной, если немцы все-таки придут в Мариуполь, — размышлял вслух Андрей Емельянович.

— Может быть, завтра придется погибнуть в бою, а сегодня вся наша жизнь как на ладони — и какая удивительная! — заговорил Мазай. — Ведь это рабочий коллектив сотворил из меня человека! Разве не чудо — прыгнуть из беспризорников в инженеры? Великое дело — рабочее братство!

Когда мы приехали в Москву, в академию, Орджоникидзе сказал: «Пусть сталевары учатся у профессоров, а профессора — у сталеваров. Тогда, мол, мы добьемся невиданных успехов…» Видел я в этом году на Урале, каким металлом мы будем заливать фашистские глотки…