Повесть о многих днях

В новой премьере Зоя Ярцева играла, о ней снова писали, - бледная от весны, мучительно-близкая, отчужденная, изменчивая, актера Русланова терзала, приближала, отталкивала: ночи безумия, страсти сменялись днями враждебными, отчужденными. Русланов терзался, сгорал, ревновал. На пятой неделе поста он шел с ней вдоль по Пречистенскому; деревья набухали почками; лед прошел. Измученный, неверящий, он смотрел сбоку на легкий профиль, улыбку, к кому-то обращенную: любовь, ненависть, ревность вскипали в нем. У Храма Спасителя, возле каменной набережной, спросил ее, кого она любит. Зоя, усмехаясь, ответила - не его, кого - не знает сама. Он схватил ее в два прыжка, ударил ножом в бок: Зоя рванулась, крикнула, опустилась, крикнула, что любит другого. Минуту он стоял, смотрел вслед, затем нагнал ее в два прыжка, ударил ножом в бок: Зоя рванулась, кракнула, опустилась. Встав на колени, он целовал ей руки, мертвеющее лицо, молил о прощении, - бок ее теплел, намокал. Через день в часовне она лежала - белая, с точеным носом, все узнавшая; из газет пришли фотографы, шипели магнием, щелкали затворами. В газетах писалось об убийстве сенсационном.

Рязанские, самарские сидели в окопах, забытые, голодные; министра сменили, ездил к Фаддею Иванычу другой - среброволосый, статный, с носом орлиным; Фаддей Иваныч на бумагах выводил каракули, - над Петербургом, Невой, белыми ночами, дворцами, стражей, министрами, депутатами - стоял конь, поднявшийся на дыбы - медный, с всадником медным, дородным, Россию на финских берегах утвердившим. Казак вихрастый, с папиросных коробок глядел, тоже Россию утверждал. К лету в штабах готовились: развертывали дивизии, гнали поезда - зеленые колонны проходили, залезали в землю. Дождя не было, лето было сушливым - кровь колосьев не выгоняла.

III.

В улицах мартовских, чернее черни, на машине черной, летящей, адвокат летел в ночь: управлять. Адвокаты управляли, совещались, выпускали воззвания. Из черной земли, разверзшейся от буханья пушек, неправды, обид, вшей, униженья столетнего, взбухало, разверзлось на Невском, на тали февральской, - черные людишки бежали, падали, ложились за сугробы. У моста над Невой почерневшей, в сале, пристава щеголеватого, в серой шинели, стащили с коня, голову проломили, - конные стреляли, из толпы ответили, бросали камни.

На тали Революция разверзлась, полой водой смывала: сановников, стриженных под бобрик. В Москве по Гнездниковскому черному проходили ночью: отрядом - городовые с постов снимались, уходили в вечность. Утром по Арбату пролетел грузовик, солдаты стояли с штыками, с флагом красным. К вечеру дня другого по Тверской вниз лезла толпа: штатских останавливали, пальто задирали, - под пальто были: синие штаны. Пристава под енотом узнали, енота содрали; под енотом был: сам бравый 5-го участка. Баба подошла, плюнула в бороду Александра III, лопатой. Шли вниз присягать: портняжки в красных шапках интендантских вприпрыжку - землистые, гороховолицые.

На фронте все сидели, ждали замирения, - адвокаты в Москве совещались, постановляли: войну продолжать. Ночью у памятников митинговали, появлялись таинственные, требовали войну прекратить. Молодые люди, возвращавшиеся из клуба, задерживали их, отводили. В черной ночи, вдоль черных бульваров, на которых спало воронье, все тайно шло, - тайно дремали на фронте в окопах, - адвокат летел в ночь на заседание.

Санитарный шел экстренным: в санитарном ехали - Мэри, Знаменский, три оратора: на станции ораторы вылезали, говорили речи. Солдаты, в опорках, скуластые, большебородые, окружали; ораторы говорили, что с миром нужно ждать, - поезд шел дальше, наконец, встал; в автомобиле новеньком ехали дальше: по большаку, по проселкам, по апрельской грязи, сохнущей. Солдаты из мокрых окопов вылезали, слушали хмуро; послушав, лезли назад в окопы, - машина возвращалась в штаб дивизии к завтраку.

Нина Рогожина в Москве устраивала: вечер в пользу политических, освобожденных. Политических - серых, обросших, - проводили вниз по Тверской - публика бросала шапки, дамы кидали цветы. Концерт в пользу политических состоялся: в голубой зале. Голубая была декорирована мило: красными флажками, - был сперва концерт лучших сил: вино потихоньку - в кувшинах, квасоподобное. Марсельезу заиграли - мужчины в смокингах, дамы с плечами открытыми поднялись; потом рассказчик рассказывал анекдоты, пел бас белосрысый, с вылезающей грудью полированной, цимбалист играл по струнам молоточками. Нина улыбалась из окошечка мавританского, с плечами брюлловскими, в открытом платье. В пользу политических за все страдания платили щедро: Крушинский блеснул, широко, без надрыва.