Повесть о моем друге

— Каково?! — торжествующе спросил меня Сергей. — Это совершенно поразительно! Гитлеровцы оккупируют Белоруссию, держат там карателей, СС, войска, жандармерию, а комсомол организует советские школы! Я, знаешь, когда прочитал это письмо, такую радость испытал, такое спокойствие за всех нас — наперекор всему, как в нашем первом классе: «Рабы не мы, мы не рабы!»

8

Как ни ждал Сергей этого часа, как ни готовился к нему, сколько ни думал бессонными ночами, сколько ни сдерживал себя, — все равно сердце забилось неровными, глухими толчками.

Тяжело груженный самолет, казалось, медлил, слишком уж долго катил по бетонной дорожке, разворачивался, подруливая к зданию аэродромных служб. Сергей поймал себя на том, что в мыслях зло торопил летчиков: «Скорее! Скорей! Что ж вы еле двигаетесь, братцы?!»

Уже девятый раз ночами приезжал Антонов во Внуково, встречал самолеты с Минщины, Могилевщины, из Брестской области. Только в последнем «Дугласе», взлетевшем под прикрытием тумана с партизанской поляны, находилась его жена с сыном.

И вот, наконец, распахнулась дверца, вынесли раненых. Сергей увидел незнакомую женщину в крестьянском платке. Он сперва не узнал ее, но вдруг сердце его забилось гулко. Он думал, что идет к ней не спеша, а на самом деле стремительно бежал к самолету.

Маринка хотела улыбнуться, что-то сказать, но не могла. Она обернулась к летчику, и тот подал ей малыша, завернутого в одеяло.

Сергей обнял, прижал жену к жестким ремням, перепоясавшим гимнастерку. С трудом узнавал он в заспанном усталом мальчонке своего сына.

Он не видел их долгих два года…

Трудно рассказать, что выпало на долю Маринки за те страшные годы, что она провела во вражеском тылу. Дома жить она не могла — ее, жену коммуниста, политработника Красной Армии, немедленно бросили бы в концлагерь вместе с сынишкой, а оттуда дорога одна — через печи крематория в небо.

Но революция воспитала особую общность людей, советских людей, для которых «один за всех и все за одного» — смысл жизни.

Маринку приютили незнакомые люди. Догадывались ли они, кто она? Конечно. Знали, что их ждет за укрывательство жены комиссара? Расстрел в лучшем случае, а так — повешение на площади.

Относились к ней как к родной, заставляли, когда выходила в город, мазать лицо сажей, одеваться в рванье. Красавица Маринка ходила, пуская слюни, изображая сумасшедшую, — таких гитлеровцы не трогали.

Дважды она чудом ушла от облавы, один раз попалась в лапы оккупантов, но так сыграла роль блаженной, что офицер брезгливо приказал солдатам:

— Вышвырните вон эту образину!

Партизанское подполье узнало, где скрывается Маринка, причем Сергей ни разу не просил об этом товарищей: его горе было горем многих командиров, солдат, комиссаров, и он — по обычной своей манере — не считал возможным просить что-либо для себя, если другие товарищи были в положении, подобном тому, в каком был он сам. Это тоже одна из его отличительных черт: всегда и всюду, во всех жизненных обстоятельствах быть на равных с товарищами по борьбе — только так и никак иначе.

* * *

Есть у Р. Гамзатова прекрасные стихи:

Чем тех жалеть, кого уж нет в живых,
Чем плакать соучастливо со мною,
Щадите лучше матерей своих,
От собственных невзгод, от бед чужих
Оберегайте их любой ценою.
         Я вас прошу — и нынче и всегда —
         Вы матерей своих жалейте милых.
         Не то, поверьте мне, вас ждет беда,
         Себя вы не простите до могилы…
Вы, приходящие ко мне сейчас,
Велик ли прок от ваших взглядов слезных.
Своих живых — я заклинаю вас —
Жалейте матерей, пока не поздно.

Мать!!! О матерях наших писалось много и в то же время мало. Мать, родившая тебя в муках, столько ночей бессонных провела, когда ты еще и ходить не научился и говорить свои первые слова не мог! Она умеет угадывать твою боль и радость, а ведь бессловесна эта твоя боль или радость, но матери дан великий дар чувствовать свое дитя, ей слова не нужны, ей сердце все подскажет. А как переживает материнское сердце, когда у тебя что-то не ладится! Ты остаешься для нее ребенком, даже когда становишься взрослым. У тебя уже своя семья, свои дети, а мать не перестает беспокоиться: «Как там сынок?»