Повесть о монахе и безбожнике

Одна половина его была сизо-лилововй, от огромного синяка, а вторая просто залита кровью. Шумон видел его, но помочь ничем не мог — разбойники связали и руки и ноги, так что болтать он ими мог только вверх и вниз. Единственное, чем он мог достать монаха, так это голосом.

— Така, Така, — шепотом позвал он монаха. — Ты живой?

Лошадь, на которой они оба висели, встрепенулась и фыркнула, словно сговорилась с разбойниками. Шумон повернулся к ней, чтоб посмотреть, нет ли неприятностей с той стороны. Ждать их сейчас приходилось отовсюду. Положение у книжника — сквернее некуда: между разбойниками и монахом. Срочно требовались союзники, да вот где их брать?

Разбойники в союзники не годились, монах, честно говоря, тоже, но из чего выбирать-то? С монахом он мог, по крайней мере, поговорить.

Шумон вздохнул.

Не оставалось ничего другого, как совершить чудо и примириться с братом Такой. Правда, договориться с ним после того, что случилось меж ними в этой часовне, могло оказаться еще сложнее, чем договориться с Хамадой, но что делать? Делать-то что?

Лошадь проявила здравомыслие, прекратив фыркать, и не начав ржать. «Значит Така, — решил Шумон. — Начну с него. Не такое уж сложное дело— монаха обмануть».

Когда он повернул голову, то встретил взгляд монаха. Глаза у того, едва он увидел книжника, загорелись, и в горле заклокотало.

Брат Така вроде бы еще не понял где находится, но уже знал главное — его враг, враг его Веры — вот он, рядом совсем — рукой достать, ножом дотянуться. Хотя Шумон и понимал, что монах сейчас не опаснее червя или гусеницы, но по спине всеже пробежала волна холодной дрожи. Это продолжалось всего мгновение, ощущение, едва появившись, сразу исчезло.

— А-а-а-а-а, — заорал Брат по Вере, готовясь сказать что-то безжалостно-грозное, но кто-то невидимый в темноте, подскочил к нарушителю тишины и наотмашь, без жалости хрястнул того по голове. Шумон охнул, а монах страшно лязгнув зубами, перекусил свой крик. Вопль оборвался.

После этого Шумон окончательно понял, что с разбойниками ему не договориться. Нет, он и сам считал, что орать нечего, но затыкать рот монаху таким способом — это уже слишком.

В следующий раз монах очнулся быстро. И снова увидел Шумона. Урок, однако, пошел ему на пользу.

— А-а-а-а-а, — протянул он страшным шепотом. — Живой, дьяволов прихвостень! Нет у тебя силы против истинной веры!

Едва слышный голос монаха чудесным образом передавал весь накал бушевавшей в нем ненависти. Он не мог не попробовать разорвать веревки, дернулся. Шумон сочувственно поморщился, представив, что вот-вот выскочит какой-нибудь разбойник и прежним способом отправит монаха в небытие, но обошлось. Началась игра.

— Убью, гадину!

Шумон вытаращил глаза.

— Меня-то за что? Разбойников убивай, Хамаду… Я, что ли тебя так отделал?

Монах попробовал перегрызть веревку, но быстро понял, что в этом случае он не сможет говорить с книжником, а сдержаться он не мог.

— Ты, тварь, хуже их. Ты дьяволов пособник!

— Нет никакого дьявола! И не было никогда! — шепотом отругнулся Шумон. — Дурак ты… Я же тебе уже говорил.

Монах задергался так, что лошадь оступилось.

— Я-то может и дурак, да с Кархой на одной стороне, а ты…

— И Кархи нет и Пеги твоего нет.

Монаха уже нельзя было разозлить больше и он, задохнувшись, ответил тем же злым шепотом.

— Моего?

Злоба выпрыгнула из него плевком. Он плюнул, но не попал в Шумона.

— Твоего! Твоего, паскуда! Ты дьявола в часовню привел!

Шумон молчал и только головой качал недоуменно.

— Ты что, заговариваешься? Видно сильно тебя по голове саданули…Чего ты несешь? Какого Дьявола? Я же тебе говорю — нет его…

Монах продолжал шепотом сквернословить, и он не прерывал его, только языком цокал. Когда монах иссяк, он сказал с сожалением:

— Если бы в злых духов верил, то сказал бы, что ты злым духом одержим…

— Сам ты злой дух!

— Да сколько тебе говорить, что нет ни злых духов, ни Кархи, ни Дьявола…

— Дьявола нет? — чуть менее задиристо спросил монах. — И не было скажешь? Да я же ведь его своими глазами видел! Или, скажешь, почудилось мне?

Шумон кивнул.

— Ну… После того, как тебя по голове бьют, многое может показаться, — ответил безбожник. — Голова-то не болит?

Монах упрямо мотнул головой и закусил губу от боли.

— Вот. Болит… Ты хоть помнишь, как мы в часовню пришли? — спросил он, постепенно забирая нить разговора в свои руки.

— Все помню, — вздыбился монах. — Все до тонкости помню. И спор помню…

— Правильно, — в голосе Шумона мелькнуло одобрение.

— И чем закончился…

Шумон хмыкнул, словно сдержал смех.

— Да… Птичка вовремя прилетела! А то могли бы и подраться с тобой.

Монах поперхнулся, а Шумон, словно и, не заметив этого, продолжил.

— Хорошо, что послание Старшего Брата тебя успокоило…

— Врешь! — шепотом взорвался монах. — Не прилетало никакой птицы, а у тебя в мешке — Дьявол!

Шумон затих, словно затаился, потом сказал.

— Как же они тебя приложили…

— Что ты мне зубы заговариваешь? Ты же своими руками из мешка своего поганого Дьявола Пегу вытащил!

Монаха передернуло от отвращения, как он вспомнил, что произошло в часовне.