Игорь Григорьевич сперва не понял, чего хотят монахи. Сначала ему показалось, что их порыв направлен на то, чтобы защитить эркмасса, но в суматохе проглядывала система — монахи не просто суетились. Они мешали эркмассу подойти ближе к пленнику.
— Что это они? — спросил Главный Администратор. — Что-то там не так…
Эркмасс раньше них сообразил, что что-то тут не так. Он пинками расшвырял монахов и прямо сквозь огонь прыгнул к стене. Перед ним взметнулось высокое пламя, но эркмасс не обратил внимания на огонь и в два шага достиг пленника. У него за спиной кто-то заорал…
Каким бы могучим не считался здешний Дьявол, но у его помощника нервы оказались послабее, чем у сюзерена. Пегов помощник вдруг соскочил со стены и, звеня цепями, шарахнулся в сторону, подальше от эркмассова меча.
— Убью! — заорал эркмасс. Игорь Григорьевич и Давид переглянулись недоуменно. Эркмасс Гьёрг явно понимал больше них. — Порублю! Никакой пощады…
Пегов помощник рванулся в одну сторону, в другую, запутался в цепях и упал. Почувствовав, что смерть нависает над ним острием меча, он заорал вполне человеческим голосом:
— Пощады эркмасс… Пощады!
Шеф облегченно вздохнул. Отвернувшись от экрана, вытер лоб.
— Это не Сергей!
Что там произойдет дальше, его не интересовало.
— А где же он тогда? — совершенно некстати спросил Давид, кося глазом в экран.
— Хороший вопрос. Правильный… Осталось только найти того, кто знает ответ. И как можно быстрее.
Холод стал его первым чувством.
Несколько секунд кроме него не существовало вообще ничего — ни звуков, ни света, ни запахов. Обретя сознание, Сергей еще не обрел мира, в котором ему предстояло жить. Мысли даже не плавали в нем словно ленивые рыбы, а пока только всплывали кверху брюхом. Ему показалось, что он погребен под глыбами черного льда. Вздрогнув от ужаса, он задергался и открыл глаза…
Мускулы век напряглись, сделав свою работу, но пользы это ему не принесло никакой. Темнота вокруг осталась темнотой, более темной, чем беззвездная ночь. Холод, что окружал его, существовал и в голове. Он сковал мысли, превратив их в замороженных лягушек. Как-то отстранено он подумал, что ослеп и провел ладонями по лицу. Тупая боль возникла в плечах и он почувствовал, что кожа на лбу стала мокрой и по щекам побежали струйки влаги.
Сразу вслед за этим пришел звук текущей воды и настоящая боль.
Ледяной иглой она пронзила тело от шеи до пояса и осталась там, напоминая о себе с каждым движением. Холод унимал ее, но долго так продолжаться не могло.
«Свет!» — захотелось сказать ему, но губы не послушались. Он ощутил себя парализованным, сжатым темнотой. Древний, слепой страх заживо замурованного человека всколыхнулся в нем, но егерь взял себя в руки.
«Я мыслю, следовательно, существую…» — подумал Сергей. — «А вот что я еще могу, кроме как мыслить и существовать?»
Где-то позади холод обрел объем и жесткость, словно каким-то чудом овеществился. Осторожно повернув руку, нащупал под собой камни. Следующим движением он коснулся лица и, нащупав пальцами губы, стал разминать их, возвращая себе способность говорить.
— Эй, — сказал он через пару минут, — есть тут кто живой?
Темнота молчала.
— Так, — подбадривая себя голосом, произнес Сергей. Гоня от себя мысль о слепоте, он произнес.
— Если тут и есть кто, то наверняка он либо немой, либо глухой…
Он ощупал глаза. Там вроде все в порядке. Коснувшись языком пальцев, он убедился, что это не кровь и не слезы. Вода как вода. Осторожно он надавил на глазное яблоко, сам не зная, что от этого ждать. В темноте вспыхнули яркие искры, поплыли смутные круги, расплывающиеся на ходу амебы…
«Ну и что это означает? — подумал он. — Вижу я или нет?»
Пока он лежал, все было ничего. Притерпевшееся к боли тело тихонько подавало сигналы о неблагополучии и только, но едва он попробовал подняться, как оно взорвалось ощущениями. Сергей тут же вернулся в прежнее положение, и по эху только что испытанной боли попытался определить, что у него не в порядке. Черпанув воды, он отхлебнул из ладошки.
«Раз болит, значит, не отломилось…» — подбодрил себя Сергей. — «Значит, только треснуло…»
Дождавшись когда боль утихнет, он сказал сам себе, оттягивая момент, когда придется встать и начать действовать:
— Не понимает человек своего счастья. Мало ему, что живой, так ему, мерзавцу, обязательно еще и здоровым быть хочется.
Он ждал эха, но оно не вернулось, потерявшись в журчании подземной реки.
— И пещера у меня большая, и воды вдоволь… — продолжил он, ощупывая себя руками, — а мне все мало…
Бодрость, что он напускал в свой голос, оставалась наигранной. Чувствовал он себя так, словно попал под лавину — тупой, притерпевшейся болью болела каждая кость, каждая клеточка.
В голове продолжало шуметь, но противного кружения, норовившего уложить его на камни и тошноты, он не чувствовал.
— И ведь упал как удачно, — добавил он, — моя фамилия «Повезло». Даже без сотрясения мозга!