Когда Эдж принес известие о том, что Андерсен выехал из Бреславля, лицо Пола сразу посуровело.
– Начинается рецидив моей шахматной лихорадки, – сказал он задумчиво. – Дайте сюда доску, Эдж, я покажу вам некоторые партии Андерсена.
И с обычной своей безошибочностью Пол принялся показывать по памяти десятки партий Адольфа Андерсена.
– Это великий мастер, Эдж! – закончил он свои объяснения. Вечером Пол рано лег спать, а в десять утра зашедший к Полу Эдж застал там раннего гостя – герра Адольфа Андерсена собственной персоной.
Андерсену было тогда немногим менее пятидесяти лет.
Земляк и однокашник Гаррвитца, он совсем не походил на него ни внутренне, ни внешне. Небольшой, желтолицый и сморщенный Гаррвитц казался человеком без возраста, ему в равной мере можно было дать и сорок, и шестьдесят.
Андерсен же был плотный немец с крупной лысой головой и уверенными движениями. Лысая голова делала его старообразным, он казался старше своих сорока восьми лет.
Увидев, что Пол нездоров, Андерсен страшно разволновался. У него было всего две недели отпуска, он проклинал свою судьбу, еще больше сокращавшую этот короткий срок. Он тут же заявил, что не сядет за доску, пока Пол не восстановит свои силы полностью.
И Пол и Андерсен в одинаковой мере ненавидели игру на деньги, поэтому об условиях матча они сговорились буквально за полминуты. Ввиду скорого отъезда Андерсена решено было играть матч из тринадцати партий, то есть до набора кем-либо из противников семи очков, без зачета ничьих.
После этого Андерсен откланялся, и Эдж повел его осматривать город, так как Андерсен оказался в Париже впервые. Разумеется, они зашли в кафе «Де ля Режанс» и там застали Гаррвитца. Гаррвитц успел широко распустить слух о том, что в годы жизни в Бреславле он имел якобы большой перевес в счете над Андерсеном. Андерсен знал это. Увидев вдали Гаррвитца, он заорал на все кафе:
– Эй, Данни! Иди-ка сюда, паршивец! Что это ты тут наплел?
– Ничего я не наплел, Ади! – с достоинством возразил Гаррвитц.
– А кто уверял, будто колотил меня? Садись сейчас же за доску и покажи, что ты понимаешь в этой игре!
Пока Пол выздоравливал, старые противники успели сыграть серию из шести серьезных партий. Две из них закончились вничью, Гаррвитц выиграл всего одну, а Андерсен – три.
По словам очевидца, Андерсен был явно сильнее Гаррвитца, и позднее, когда Андерсен покидал Париж, поклонники тепло поздравляли его с победой над Гаррвитцем.
– Не стоит удивляться, – ответил Андерсен. – Пол Морфи – один на свете, а такими господами, как Данни Гаррвитц, хоть пруд пруди.
В день приезда Андерсена Пол заявил своему врачу, что должен быть непременно здоров к понедельнику, но доктор отказался дать гарантии. В целях экономии сил больного решено было играть весь матч в отеле «Бретейль», в комнате Пола.
Публика не допускалась, правом входа пользовалась лишь небольшая кучка избранных. Зато демонстрация партий должна была вестись в кафе «Де ля Режанс», куда ходы доставлялись бы посыльными, поскольку мистер Белл не успел изобрести своего удивительного телефона.
В субботу Даниэль Гаррвитц давал в кафе «Де ля Режанс» сеанс одновременной игры вслепую. Зависть к Полу Морфи снедала его, он объявил, что также будет играть против восьми противников, как и Пол. Зато, совсем не как у Пола, присутствовать при сеансе могли лишь лица, подписавшие по пяти франков в пользу сеансера. Гаррвитц собирался начать сеанс в семь часов вечера. Эдж и другие советовали ему передвинуть начало, чтобы не затягивать сеанса, но Гаррвитц надменно ответил, что 4–5 часов ему совершенно достаточно, что это многократно проверенное дело.
Он начал, когда хотел… и закончил сеанс на рассвете. Состав сеанса Гаррвитца был несравненно слабее того, который играл против Пола. В обоих сеансах участвовал один лишь Прети, но там он был слабейшим, а здесь – безусловно сильнейшим из участников. Некоторые принадлежали к «форовикам», то есть в обычных условиях получали коня или ладью вперед.
Любопытно, что, ведя шахматный отдел в журнале «Монд иллюстрэ», Гаррвитц не только не напечатал в нем ни одной из партий сеанса, но и запретил печатать их кому бы то ни было.
Сеанс вслепую Гаррвитца произвел впечатление тягостной неудачи, попытки с негодными средствами.
Всю парижскую печать облетело в те дни едкое четверостишие:
Автор этой эпиграммы остался неизвестным.
В понедельник утром впервые после болезни Пол поднялся с кровати, и Эдж проводил его в смежный салончик, где должна была происходить игра. Андерсен посмотрел на бледного и худого Пола с сердитой жалостью, но другого выхода не было. Через пять минут уже было сделано пять ходов. Пол играл белыми, он предложил гамбит Эванса, но разыграл его слишком азартно.