Повесть о Морфи

– Вставайте, мастер Пол! Вставайте же! Боже мой, как крепко спит этот мальчик… Вставайте, мастер Пол, мама уже в столовой!

Пол с трудом разлепил глаза, вылез из-под одеяла и умылся.

Салли вынула из шкафа бархатную курточку, длинные светлые штаны, лакированные башмаки. Пол сморщился, но Салли заявила неумолимо: «Сегодня воскресенье, сэр!» – и пришлось покориться. Пол причесал у зеркала черные прямые, как у индейца, волосы и направился к дверям.

– А молитва, мастер Пол? – с ужасом спросила Салли.

Пол послушно прочел молитву и по скрипучей лестнице спустился в столовую. Родители пили кофе. Худое большеглазое лицо Тельсид Морфи было по-праздничному торжественно, лиловое платье шуршало и пахло воскресеньем. Бледные руки ее запорхали над столом, наливая Полу кофе, намазывая маслом хлеб. Пол поцеловал мать и за руку поздоровался с отцом. Судья, свежевыбритый и припудренный, прихлебывал кофе, не отрывая глаз от «Луизианского курьера». Пол взобрался на высокий стул. Он был мал ростом и охотно сидел на стуле, сохранившемся от раннего детства.

– Зачем ты обманул меня, папа? – спросил он строго.

– А?.. Гм, – поперхнулся судья. – Я виноват, Пол, но заслуживаю снисхождения… Чудак Эб обещал разбудить меня на рассвете и забыл – ушел выслеживать своих енотов. Но это не беда, Пол, лето еще не кончилось, щеглята от нас не уйдут…

– Скажи лучше, молился ли ты сегодня, Пол? – вступилась миссис Тельсид. – Молился? Хорошо, дорогой, кончай свой кофе и поедем в церковь, мы опаздываем…

Пол вздохнул и уткнулся в блюдечко. Вскоре кофе был допит, делать стало нечего.

Молодой аспидно-черный конюх Джимми восседал на высоких козлах коляски. Судья в цилиндре и миссис Тельсид в шляпке и мантилье заняли сиденье. Пол пристроился на скамеечке лицом к ним. Хлопнул бич, экипаж тронулся и поехал рысью в сторону от города, в местечко Блэк-Риверс, лежащее в шести милях к западу. Дорога была неважная, Пол держался руками за дверцу. Солнце начинало жечь, поля хлопчатника издавали густой, тяжелый запах. Никто не работал на полях: воскресенье здесь соблюдалось строго. Негры в одиночку и семьями, распевая гимны, шли по обочине дороги: в Блэк-Риверсе были две церкви – для белых и для черных.

Пол сидел на узенькой, неудобной скамейке и думал о том, насколько лучше было бы ехать в церковь верхом. Он взглянул на отца. На лице судьи застыло покорное выражение выполняемого долга. Миссис Тельсид сидела строго выпрямившись, изредка взглядывая на сына и мужа. Церковь была ее прибежищем. Ей, внучке пастыря, выпал на долю тяжелый крест: Алонзо Морфи, возлюбленный муж ее, не верил в господа… Это было ужасно, но… бесспорно.

Пора теологических диспутов миновала сравнительно быстро, судья терпеть не мог спорить с женщинами. Миссис Тельсид одержала победу давно, лет пятнадцать назад. Она победила, судья покорно выполнял все, что требовалось, но душа его по-прежнему бродила во мраке неверия… Еще совсем недавно заявил он ей, что отец Амброз – отличный малый, не дурак выпить и сыграть в картишки, но благодати божьей в нем не больше, чем в его лошади. Ужас!.. Хорошо хоть, что никто этого не слышал.

Она и сама не любила отца Амброза: священник есть священник, он не должен заниматься травлей лисиц и мирскими сплетнями. Однако он носитель сана, носитель слова божьего. Лишь закоренелый, нераскаявшийся грешник мог так сказать о священнике…

Да, крест ее тяжел, но она несет его твердо и безропотно.

Судья задремал, ей пришлось разбудить его, ущипнув за руку. На площади местечка, возле церкви, стояло много колясок.

Они опоздали, служба уже шла.

С сокрушенными лицами семейство Морфи заняло свои места на деревянной с высокой резной спинкой скамье.

* * *

Отец Амброз окончил воскресную проповедь на тему «Любите ближнего, как самого себя». Проповедь понравилась, многие дамы прослезились от души.

Пестрый поток прихожан медленно вылился по каменным ступеням, маленькая площадь местечка заполнилась людьми.

Усатые джентльмены в длинных сюртуках или костюмах для верховой езды изысканно раскланивались с дамами. Цилиндры и широкополые шляпы плавали в воздухе, как стая диковинных птиц.

В стороне, под старой сикоморой, ораторствовал плантатор Джон Редвуд, небольшой человек с ястребиным лицом.

– Давно пора обуздать ненасытных янки! – вещал он, пророчески подняв палец. – Юг – колыбель и кормилица Америки! Юг – путеводная звезда всех великих умов!..

По выражениям и римским жестам Редвуда нетрудно было догадаться, что он поклонник ораторского искусства мистера Джефферсона Дэвиса [2]и его приближенных.

– Я беседовал с сенатором Стивенсом, джентльмены, – разливался Редвуд, – и он сказал мне: «Мистер Редвуд, сэр!.. Мы, южане, не нуждаемся в няньке! Мы – самостоятельная нация, джентльмены, и мы не хотим зависеть ни от кого!». Вот что сказал мне сенатор Стивенс, джентльмены! И к черту «Янки-Дудль»!

Слушатели захохотали и захлопали. Когда шум затих, прозвучал ленивый голос Джеральда Аллисона, незаметно подошедшего к группе: