Да, Эдж порядком избаловал его за те семнадцать месяцев, что его не было дома.
Черт бы побрал этот тихоход! Быстрее было бы добираться вплавь. Пол посмотрел вниз – в мутной воде гавани плавали банановые шкурки, чайки нахально подхватывали куски.
Наконец-то он опять в Америке! Скоро он увидит милый старый дом на Роял-стрит, увидит мать и Эллен, самое главное – Эллен… Волна нежности охватила его. Пол думал об Эллен часто, зато никогда не думал о Мэй. Он помнил Мэй непрестанно, помнил всегда. Однако мысленное прикосновение к ней всегда было болезненно, влекло за собой неприятные ощущения. Как истый креол, Пол больше всего в жизни не любил что-то превозмогать. А думая о Мэй, неизбежно приходилось превозмогать горькие мысли. Он никогда не верил всерьез, что все окончится благополучно, он был готов к разрыву, пожалуй, с самого начала, хоть и не признавался себе в этом… Он оборудовал для Мэй уютное, мягкое гнездышко в глубине души. Она жила там, но наведываться туда Пол старался как можно реже, он не любил неприятных мыслей, избегал их по мере своих сил.
«Олимпик» развернулся, дрогнул и стал.
Что такое? На пристани играл оркестр. Тысячная толпа встречала Пола Морфи, победителя Европы; ею предводительствовали Фиске и Лихтенгейн. Пестрым дождем полетели на палубу букеты.
Незнакомые джентльмены жали Полу руки, выносили вещи, усаживали его в кэб и, как мальчишки, бежали за экипажем.
Пятикомнатные апартаменты ожидали Пола в «Бронкс-отеле», том самом «Бронкс-отеле», где загорелась звезда его славы полтора года назад.
Чуть не плачущий от возбуждения и восторга Фиске объявил Полу, что сегодня же вечером в отеле «Метрополитэн» состоится банкет в его честь, но что главное, официальное торжество (как выразился Фиске, «встречу Пола Морфи с Америкой») решено проводить через две недели, 25 мая, в Белом зале нью-йоркского университета. Пол слушал его и не понимал, ему казалось, что все эти люди издеваются над ним, разыгрывают какой-то смешной спектакль.
Хотя… Он припомнил вечер в Париже. Раз шахматы способны вызвать такой энтузиазм толпы, с этим приходится считаться. И он перестал противиться.
В отеле благообразный старичок в цилиндре спросил Пола, уходя: нет ли у мистера Морфи каких-либо пожеланий?
– С кем имею честь? – спросил Пол. Он принял старичка за кого-то из отельной прислуги, но старичок приосанился.
– Моя фамилия Джонс, мистер Морфи, Хайрам Иезекииль Джонс. Я стою шестнадцать миллионов долларов и являюсь заместителем председателя комитета!
– Какого комитета, мистер Джонс?
– Комитета по встрече и чествованию национального героя! – отчеканил старичок.
– А разве есть такой комитет?
– Конечно есть, мистер Морфи! Он был создан еще осенью, после первых ваших побед в Европе. С декабря комитет собирал средства для встречи и под… – старичок поперхнулся… – одним словом, для встречи. А 25 мая мы завершим свое дело и объявим комитет распущенным.
Мистер Хайрам Иезекииль Джонс церемонно поклонился Полу и вышел.
Банкет в «Метрополитэне» кончился рано и не успел утомить Пола: в Европе он прошел должную тренировку. Однако в речах ораторов звучал особенный, воинственный восторг, какого Пол не слышал ни во Франции, ни в Англии. Здесь о его успехах говорили так, точно он завоевал и покорил Европу, бросил ее связанной к ногам своего шахматного коня.
«Но у шахматного коня нет ног, джентльмены! – хотелось ответить Полу. – Я только лишь играл в шахматы, больше ничего!»
Он начинал понимать, он был первым американцем, победившим Европу, счастливой приметой, выразительным примером, божьим благословением… Все работало на него. Празднуя его победу, все эти люди лелеяли мечты о своих собственных…
После банкета Пол успел заехать в нью-йоркский шахматный клуб, где его встретили овацией.
В разговоре с секретарем клуба молодым Фредериком Перрэном, братом новоорлеанского, Пол сказал, что думает впредь давать всем американским шахматистам слона вперед.
Перрэн задорно усмехнулся.
– Мне кажется, мистер Морфи, вы склонны недооценивать американских шахматистов. Очень многим из них давать вперед слона совершенно невозможно!
Пол посмотрел в его раскрасневшееся лицо и спросил негромко:
– Вероятно, мистер Перрэн, вы имеете в виду себя самого?
– Хотя бы, мистер Морфи!
– Так не угодно ли попробовать?
Они сыграли четыре партии со счетом 3:1 в пользу Пола.
Перрэн бесновался и кричал, что Пол просто гипнотизирует его, что никогда еще в своей жизни он не играл так слабо…
Пол предложил сыграть на следующий день второй матч, подлиннее. Такой матч был сыгран и закончился разгромом Перрэна со счетом +8, -2, =2. Как это часто бывает, в лице Перрэна Пол отныне приобрел врага.
– У нашего мальчика испортился характер! – с грустью сказал на банкете судья Мик. – Слава портит людей!
Действительно, Пол не был теперь так мягок и предупредителен, как полтора года назад.