Повесть о падающих яблоках

Просыпаюсь в совершенно другом настроении: без боли. Боль исчезла, белая клетка-комната погружена в приятный полумрак – за окном сумерки лиловые, густые, бархатные.

Откуда-то всплывает: клетка-комната называется па-ла-та… у-ма-па-ла-та…

В дверь заглядывает Ната:

– Проснулась? А к тебе гости – встречай.

– Ликуша… – мама улыбается, но в глаза мне старается не смотреть.

– Забери меня отсюда, – прошу я, но она качает головой.

– Почему. Почему нет?

– Тебе лучше пока оставаться здесь. После того, что случилось…

– А что случилось? Я кого-нибудь убила? Гадика? Гадёныша?

– Ты чуть не утонула! Ликочка, детка, ты только не волнуйся, всё уже позади. Здесь тебе будет хорошо, ты скоро поправишься, а весной мы поедем в Швейцарию – на консультацию к Биллу Айленду. Это очень известный специалист.

О тебе не забыли, девочка моя, о тебе помнят. Вот, деньги на дорогу и на лечение прислали. Но пока тебе необходимо остаться здесь. Не переживай, мы к тебе будем каждый день приходить…

– Кто это «мы»?

– Я, конечно… Ну и Вадик с Алёшенькой. Они тебя тоже очень любят.

– Ты можешь приходить. А Гадика я видеть не хочу, как и Гадёшеньку. Принеси мне мой блокнот и карандаш.

– За что ты их так ненавидишь? Это же близкие тебе люди – твоя семья.

– У меня нет семьи. И быть не может – я не от мира сего, понятно? У меня был один, единственный родной человек, но он меня предал. Этот человек – ты. Предала… предала… Променяла на гадёныша Гадёшеньку!

Я задыхаюсь. На крик прибегает Ната, и мама, вся в слезах, уходит, оставляя на окне блокнот.

Увижу я её теперь не скоро, только в день отъезда. Почти три года я проведу в белой комнате-клетке с мягким названием па-ла-та.

Всё это время я ищу свой мир. Ко мне почти не приходят строчки, а если и приходили – их записывала Ната. Держать карандаш в палате запретили.

Гадика с Гадёшенькой на вокзале не было: лучшего подарка ко дню рождения они придумать не могли.

Да, именно в тот день, когда мы с мамой сели в поезд, идущий в московском направлении, чтобы потом из Москвы лететь дальше – в Берн, мне исполнилось шестнадцать.

Я по-прежнему называю эту женщину «мама», по привычке, наверное, я просто не знаю, как мне её называть…

Я по-прежнему ищу и не нахожу свой мир…

Может быть, номер в маленькой гостинице окажется уютнее белой комнаты-клетки?

Гостиница находится в парке, где полным-полно фонтанов, миниатюрных водопадов, беседок и скамеек. Дорожки здесь посыпаны жемчужно-белым песком, трава на газонах свежая, сочно-зелёная.

А ещё здесь тихо, так удивительно тихо, что слышно журчание воды и пение птиц. Такое впечатление, что этот кусочек чужого мира начисто лишён острых углов – здесь даже скамейки овальные.

В школе я ненавидела геометрию, но там всё гораздо проще, чем в реальной жизни. В геометрии достаточно к острому углу добавить определённое количество градусов, – и угол превратится в тупой – не путать с тупиком!

А если добавить ещё немного градусов – угол вытянется в прямую линию, то есть станет развёрнутым, проще говоря, прекратит своё существование.

Оказывается и в жизни можно «добавить градусов», – этому меня научила Ната, и теперь я частенько прибегаю к уничтожению острых углов при помощи Его величества Градуса. Не всё так гладко, как на бумаге: вместо прямой у меня частенько получаются зигзаги и ломаные линии, гораздо реже – параболы. Но острые углы исчезают – это факт!

– Лика, ты пьёшь? – мама плачет. – Зачем ты губишь себя, Лика?

По моим подсчётам она давно уже должна была выплакать все слёзы… Впрочем, у неё было достаточно времени пополнить запасы солёной водички, при помощи которой люди в этом мире выражают свои чувства и эмоции.

– Ты хотела сказать: зачем ты губишь меня. Ответь мне на встречный вопрос, и я обещаю тебе подумать над твоим. Зачем ты меня предала?

– Я не предавала тебя, Лика. Когда же ты, наконец, поймёшь это…

– Дальше можешь не продолжать – я знаю. Тебе было трудно одной с больным, ненормальным ребёнком.

– Господи, Ликуша, ты ведь уже взрослая девочка, а говоришь такие глупости.

– Я не только говорю глупости, я ещё делаю их – я же ненормальная, мне простительно. Скажи, а как тратились деньги, которые у тебя не переводились, благодаря ненормальной дочери? Легко?

Как тебе ездилось за границу, когда твоя ненормальная дочь получала премии и призы? Каково было ощущать себя матерью феномена, иноплатнетянки… как они меня тогда ещё называли…

– О каких деньгах ты говоришь? Ты – неблагодарное, эгоистичное создание! Тебе постоянно были нужны консультации врачей, лекарства… Да разве ты можешь понять, что я пережила, пока вырастила тебя?

Она ещё что-то кричит, но я уже не слышу её. Меня в этот момент больше интересует содержимое маленького бара в нашем гостиничном номере. Там десятка полтора разных бутылочек с яркими, очень красивыми наклейками, которые мне ни о чём не говорят – из всех спиртных напитков я пробовала только самую обычную русскую водку. Я останавливаю свой выбор на пузатой бутылочке с золотистой наклейкой, в которой плещется янтарная маслянистая жидкость.