Поля вскинула голову вверх, но сразу же догадалась, что голос только отразился оттуда и снова зазвучал уже где-то рядом:
— Видала в горнице стены обклеены? А?
И тут она увидела в глубине проема, в сенном чулане, Козанка. Совсем какой-то одичавший, он сидел на замызганном топчане, прислонившись спиной к стене, и судорожно натягивал на себя одеяло, прикрывая голую грудь. Голова его с раздутым, как мяч, лицом подрагивала на слабой шее, глаза заплыли, и весь он оброс неприятной редкой щетиной, из нее проглядывала нездоровая кожа.
— Видала, какая геометрия в горнице? — снова заговорил Козанок, уставясь на Полю бессмысленным жутким взглядом. — Любка обклеивала стены. Полусотенками. Не закончила. Уехала в область на переподготовку учителей. Езжай, говорю. Потом доделаешь.
— Колька, да ты что буробишь-то несусветное? — испугалась его слов Поля. — Иль не в своем уме?
— Всю жизнь ты выдумываешь про меня. Была ты баламутка, ей и осталась, — уже не глядя на нее, тряс головой Козанок. — Но я на тебя не обижаюсь. Ты вот что, тетка Поля, выручи, принеси винца. Меня всего колотит. А запас кончился. И Нюська, змея белоглазая, одежду попрятала… Погоди, денег дам…
Он сунул руку под подушку, завозился там, не забывая прижимать к голой груди скомканный конец одеяла.
— Ты что творишь, что творишь?! Колька, одумайся! Какое еще тебе вино. Ты уже и так допился — дальше некуда. Как Тарзан, чуть не нагишом скачешь по избе-то. Люди в поле работают, а я, баламутка, буду вино тебе таскать. С тобой заодно в срамоту влезать. Не старайся искать деньги, все равно не принесу! Подумать только: кому нести-то? Кто всю жизнь меня за человека не считал. Тетка Поля, разве она человек? Баламутка, Приживалка — вот я кто у тебя! Нет уж, ни в жизни не принесу!
Пока Поля высказывала свое накипевшее Козанку, он глядел ей в лицо. Но как раскосый, бывает, уставится на тебя, а смотрит в другую сторону, так и у Козанка маленькие глаза в одутловатых щелках были сведены к переносице, смотрели куда-то в глубину Козанкова существа, в страшную потусторонность.
Едва она закончила говорить, Козанок коротко замахнулся на нее. Поля инстинктивно упрятала голову в плечи, прикрыв лицо рукой, и Козанок захохотал, валясь на тахту.
Она сразу же увидела во дворе бело-розового на солнце поросенка. Кинулась ловить. Прижала его, застрявшего в изодранном лукошке. Когда возвращалась, заметила в катухе Нюську. Она стояла в двери спиной к Поле, наклонясь, что-то делала.
Возбужденная ловлей поросенка, Поля смело направилась к Нюське, хотела и ее упрекнуть за давнюю обиду. И еще издали начала:
— Нюсь, ты моих детей как только не хаяла. А поглянь на поле…
Нюська, не разгибаясь, выглянула из-за плеча, и Поля увидела вокруг ее глаз темные, как провалы, синяки, каждый величиной с половник. Из них затравленно глянули на Полю белые Нюськины глаза. Дверь в катух со злым бряком закрылась.
— Нет, избави нас от такого… — разговаривала с собой по дороге к Вовкиному дому Поля. — Сколько не заходила в их двор, еще столько же не зайду. Нагляделась на всю жизнь… Расхвастался — Любка на переподготовку уехала. Ее уже не переподготовишь. Нечего зря стараться. И у государства ума, что ли, нет, деньги на ветер кидать.
В полдень совсем тихо и знойно стало в природе. Тишина словно бы сгущалась вокруг недвижной в небе тучки с тяжелым, набухающим синевой исподом. К ней стягивались отдаленные облачки, меньшие размером. Все кругом насторожилось и замерло, поникла листва на зелени. Только от акаций старой школы слышался говор подгулявших горожан, перераставший в несообразный пьяный галдеж. И до того был нелеп он в тишине и сторожкости знойного воздуха, что у Поли неспокойно стало на душе. И все чаще вспоминалось увиденное ею бедствие в доме Козанка.
Там, за речкой, где ранними утрами из маленьких окон ее избы обычно виделись Поле сельчане, так давно жившие с ней рядом и всегда склоненные в ее глазах в работе, — вроде бы пример давали, как надо жить и не забывать их — и откуда Вовка в первый день начал косить рожь, там за речкой вдруг образовался на стерне ветер. Он разом набрал силу, закручиваясь в пыльный вихревый столб. И Поле почудилось, что это ее давние сельчане возмутились чем-то, побросали в сердцах свой извечный труд и, оборотившись ветром, взроптали, закружились в вихре…
Пыльный столб между тем вздыбился выше, засоряя рыжим верхом цвет неба и облаков, а низом своим поволокся по стерне и в какое-то мгновение перемахнул через, речку. От близкого, тревожного шума его всполошились, закудахтали куры. Потемнело на улице. Внучка подбежала и, уткнувшись Поле в колени, зарылась лицом в ее юбке.