Повесть о полках Богунском и Таращанском

— Теперь расскажешь? А что ж ты до сих пор думал? Играться, что ли, будем на фронте?

— Тут ты прав, — согласился смущенный наконец Денис, — но не всякое яблоко созревает до осени и не всякая мысль родится в бездействии.

— Ну ладно. Выкладывай свои яблоки вот сюда! — Батько стукнул ладонью по столу и, закурив трубочку, сделал несколько шагов по комнате. Это означало, что батько нервничает и начинает серьезный разговор. Раскуренная трубка означала переход к решительному действию.

И Денис рассказал ему все, что передумал за это время и что вызывало его сомнения. Батько слушал и дымил, набивая трубку за трубкой и угощая Дениса крепким табаком из кисета.

Рассуждения Дениса понравились старику. Он постепенно стал успокаиваться. Особенно дошел до батька самый главный довод Дениса: он рассказал ему о том, что слышал, будто Троцкий предлагал оставить Восточный фронт против Колчака якобы для того, чтобы бросить восточную армию сюда, на запад.

— Прогавили[46], — сказал батько. — Все понятно, братец. Котелок твой прицеплен на месте, и спасибо за чистую правду, товарищ Кочубей. Мы не авантюристы и не партизаны — армия. Политика, стратегия, тактика — спокойствие, браток! Какие это понятия для моего характера! Святое дело! Все понимаю и подозрения свои сымаю, а я их завсегда имел.

— Какие подозрения, отец? Ну, ну, выкладывай, что еще за подозрения у тебя? — смеялся Денис.

— Щорс тебя отзывает, — бацнул, как бросил гранату, Боженко.

Денис вздрогнул от неожиданного известия. Он не сразу вспомнил, что Щорс лишь временно отпустил его к таращанцам, для сформирования Пятого полка.

Денис за месяц похода сжился с новой обстановкой и совсем было позабыл об этом условии. Однако хорошо, что об этом помнил Щорс: вот и представляется случай прямо, в упор рассмотреть из штаба всю обстановку и прямо в упор разрешить свои сомнения у Щорса и посоветоваться с ним.

— Нет, это неожиданно для меня, батько, хоть мы со Щорсом об этом и договаривались ранее. Но заговора тут нету, это ты брось. А сейчас мой выезд в штаб, как ты сам понимаешь, как нельзя более кстати.

— Вот то-то и оно: как нельзя более кстати! А Броды кто ж будет тут разжевывать? Когда это Боженко отступал? Га?

— Опять «партизаны», а не Боженко, — улыбнулся Денис, намекая батьку на им же придуманный способ объяснения перед штабом своего не предусмотренного приказом дивизии наступления, «на случай чего». — Вот тебе и случаи: все предусмотрено тобой заранее,

СВАТОВСТВО ПРОДОЛЖАЕТСЯ

В дверь постучали, и вошел Филя.

— Товарищ комбриг, тут до вас делегация от пожилого сословия, — доложил он. — Бабуся с дидусей что-то такое мелют, что — не доберу, про якусь-то вашу обиду. На вас обижаются и хотят с вами говорить. Дуже давно дожидаются, да я не докладывал, — Филя кивнул в сторону Дениса. — Дило од усих секретное.

— Якого черта ты мелешь, вовча пастка! Секретов у меня от товарищей командиров и военкомов и от усего Советского Союзу нет, окроме стратегии. Зови дилигацию!

Вошли двое старичков.

— Прошем пана! — начал дедушка.

— Прошем пана! — повторила бабушка.

— Та я ж не пан, — попытался батько вступить в дискуссию с «делегацией», но махнул рукой, потому что делегация замахала на него разом четырьмя руками.

— Сидайте! Сидайте и говорить докладнийше та покороче!

«Делегация» села на один табурет. Кроме одного свободного табурета, в комнате батька все было завалено походными вещами: седлами, амуницией и прочим. Батько — или, вернее, Филя — считал неизбежным завалить квартиру амуницией, так как батько любил самолично задаривать боевыми трофеями бойцов во время стоянок на месте.

Но старички были щупленькие и отлично поместились на одном широком табурете. А так как они сильно жестикулировали, им приходилось поочередно подниматься с места для высказывания и затем, пятясь, садиться, приговаривая другу другу всякий раз при толчке: «Прошем пана!», «Пшепрашем пани!»

Батько, глядя на них и ничего не понимая, кроме этого «прошем пана» да еще того, что старички чем-то взволнованны, не мог, при всей суровости, не улыбнуться.

Но в чем же было дело?

Денис успел понять, что, во-первых, речь идет о какой-то нанесенной старикам кровной обиде («обида кревна»), во-вторых, каким-то образом эту кровную обиду их семейству наносил, нанес или намеревался нанести батько. В-третьих, «делегаты» просили, чтобы кто-то на ком-то женился.

После долгих встречных вопросов Денису удалось установить путем главным образом междометий, мимики, жестикуляции, что батько Боженко… должен жениться на их дочери.

Батько уже и сам, следя за вопросами Дениса, начинал понимать, о чем идет речь. Он задал ехидный вопрос:

— Та де ж та наречена? Як же я на ней оженюсь, коли я ии в вичи не бачив? Може, вона ряба, як холера, або стара, як мегера?

— Такой красуни немае ни в Варшаве, ни в Москови, та ни во Львуви, ни в Парижу, — выхваляли старики свою дочку.

И тут Денис вдруг вспомнил ту сцену со сватовством, в первый день своего приезда в Дубно, и сказал батьку:

— Должно быть, речь идет о той красуне, что тебе хлопцы сватали, что ты от офицеров отбил.