Повесть о последней, ненайденной земле

— Так меня и не спрашивали, — резонно ответил незнакомец. — Я — новый учитель биологии и географии из вашей школы. Зовут меня Петр Петрович. А вы кто?

— Ваши будущие ученики, — нашлась Лена. — Спасибо за первый урок.

Все засмеялись, и очарование минувшей таинственной ночи окончательно прошло. Сразу вспомнились неотложные дела и планы.

— Леса-то вы все-таки не знаете, ребята, — сказал на прощание Петр Петрович, — А в нем сто-олько всего интересного!

Никто ему не ответил. У искателей счастья слипались глаза, а Валерка чуть не спал на ходу.

* * *

Тетя Нюра встала до света. Затопила печку, подоила козу. Начистила мелкой сморщенной картошки. За окном догорала зарницами сухая «воробьиная» ночь. Вот уже три дня как обложила горизонт черная хмарь, а что несет она — грозу или суховей, кто скажет?

Неслышно, как кошка, с полатей соскользнула Лена. Молча умылась и, забрав ведра и коромысло, пошла по воду к колодцу. Так теперь бывало всегда.

Не годами определялось в это трудное время старшинство. Тетя Нюра не зря говорила женщинам:

— За беду мою мне бог помощницу послал, не иначе. Уж такая девка работящая да умная — просто на диво! У моей-то, поди-ка, пусто в голове: что взбредет на ум, то и сделает. Без Ленки-то на нее и малых оставить боязно…

Женщины согласно кивали. Что ж, видно, не так уж и глупа Нюра-то Золотова: знала, кого брала.

Когда Лена вернулась с водой, тетя Нюра сказала:

— Сходи сегодня в Спасово за солью. Поболе возьми. Огурцы-то уж поспевают… Иди лучше берегом. Оно хоть и дальше, да не заплутаешься.

Лена кивнула:

— Ладно. А за сеном когда же?

— Ввечеру вместе сходим. Авось дождя еще не будет, ведь уж который день грозится попусту…

Лена была уверена, что Нонка обидится, почему не ее послали. И ошиблась. Не обиделась. Только и спросила:

— А ты скоро вернешься?

— Конечно, скоро. Чего мне там делать?

А про себя Лена вдруг подумала: хорошо бы встретить Кешку… и Валерку тоже. Может, и им в Спасово надо за чем-нибудь? Но где их искать? Они же с «верхнего» конца, ей туда и хода нет, да и им к «нижним» ходить ни к чему, не принято. Подождав минуты две возле колодца — нейтрального места встречи обоих концов, — Лена пошла своей дорогой.

* * *

Выйдя за околицу, Лена остановилась. Две тропы разбегались отсюда в разные стороны и обе вели в Спасово. Одна — хоженая, торная — ныряла под глинистый обрыв на берегу Выти. Другая, чуть поросшая седым от пыли подорожником, уводила в лес, туда, где за ближним мелколесьем черной тучей залегла Татарская сеча. И неодолимая сила потянула Лену в лес! Ну что хорошего плестись по обмелевшему берегу Выти, где козы и кустика травы не оставили?

…Странная, настороженная тишина опустилась на Татарскую сечу. Даже сосны смолкли. Одинокими и тревожными казались голоса птиц. Вот где-то дятел «чинит» лес, вот каркнула сойка, и над головой Лены вспыхнули на секунду голубые просветы на ее крыльях. Протяжно, тоскливо «заплакала» иволга. Неужели этот лес всегда такой угрюмый? Не зря, значит, обходят его люди стороной, подумала Лена, но продолжала идти по едва уже приметной теперь тропинке.

Постепенно птичьи голоса и вовсе смолкли. Теперь слышался только сухой и тонкий звон падающей хвои да потрескивала пересохшая кора. Лена незаметно спустилась с холма в низину, заросшую елями. Здесь было царство поганок. Серые зонтики, желтые бокальчики, франтоватые мухоморы и склизкие мокрухи роем теснились во мху, на гнилых пнях, на корнях живых деревьев…

— Были бы вы путные грибы, а то что! — нарочно вслух сказала Лена и сбила прутом высокий серый зонтик на хлипкой перепончатой ножке. В неподвижном воздухе повисло облачко коричневой пыльцы.

Духота навалилась на плечи, свет стал странным, серо-свинцовым.

«А ведь дождь будет, — подумала Лена. — Пожалуй, лучше и не уходить отсюда — под елкой хоть отсидеться можно».

Она сошла с тропинки и стала выбирать дерево погуще. Елок кругом было много, и каждая следующая казалась гуще. Наконец Лена нашла одну большую ель, под которую кто-то нарочно закатил березовый чурбашок — тоже, поди, спасался от дождя. Сидеть под этой елкой было очень удобно.

Тишина исчезла. Далеко вверху пролетел первый порыв ветра, и лес как бы раздвоился: вершины качались и всплескивали ветвями при виде близкой тучи, а внизу по-прежнему все было тихо и полно ожидания.

Заячья капуста аккуратно сложила свои трилистники; мох «кукушкин лен» поплотнее прижал к стеблю защитный войлочный колпачок; тройка муравьев заспорила над непосильным грузом — мертвой гусеницей, — тащить ее дальше или бросить и удирать домой, в муравейник. В конце концов — будь что будет — потащили снова…

Первая, тяжелая, как ртуть, капля с трудом пробилась сквозь хвою и утонула во мху. За ней другая, третья…

Муравьи все-таки бросили свою добычу и пустились наутек. Наверху шумел ровный сильный дождь. Он скоро добрался и до земли. Капли сочно шлепались на корни ели, поднимая фонтанчики брызг, но сквозь сплошной могучий шатер ветвей не пробилась почти ни одна. Лена чувствовала себя как дома. Ей оставалось только ждать, когда кончится дождь, и смотреть по сторонам.