Повесть о прекрасной Отикубо. Повесть о старике Такэтори

Тюнагон всей душой радовался блистательным успехам своего зятя, но в то же время заметно было, что он угасает, и не от какого-нибудь тяжелого недуга, а от старости. Наконец тюнагон слег в постель. Отикубо глубоко опечалилась. Настало время, когда она могла порадовать старика-отца, но увы! К чему все теперь?

«О, если б отец пожил еще немного! – думала она. – Я мечтала окружить его заботами, как подобает любящей дочери».

Услышав, что тюнагону в этом году должно исполниться семьдесят лет, Митиёри сказал:

– Когда бы мы могли надеяться, что отец твой проживет на свете еще долгие годы и много раз встретит годовщину своего рождения, то было бы еще простительно отметить ее как обычно. Свет осудит нас за слишком частые торжества, но я все равно думаю пышно отпраздновать семидесятилетие твоего отца. Сколько раз я жестоко мучил его, а порадовал лишь один раз. Это камнем лежит на моей совести! А уж когда он умрет, то поздно будет сетовать на то, что не оказали ему должных почестей. Быть может, нам последний раз дано утешить старика, так сделаем же для этого все, что в наших силах. – И Митиёри стал поспешно готовиться к новому торжеству.

Правители разных областей старались выполнить любое его желание, чтобы войти к нему в милость. Он повелел каждому из них прислать одну из вещей, потребных для празднества, и таким образом, не слишком их обременяя, без труда собрал все нужное.

Незадолго перед тем меченосец получил новое повышение по службе: он был назначен правителем области Микава. Акоги отпросилась всего на семь дней, чтобы проводить своего мужа до места новой службы.

Отикубо со своей обычной добротой и заботливостью пожаловала им много прощальных подарков: дорожные принадлежности, набор серебряных чашек, одежду и прочее.

Сейчас наступила очередь меченосца услужить своему господину. Митиёри послал к нему гонца с просьбой:

– В силу такой-то причины мне требуется немного шелка.

Меченосец тотчас же отправил Митиёри сто свертков белого шелка, а жена его Акоги от себя послала Отикубо двадцать свертков шелка, окрашенного соком багряника.

Повелено было созвать со всех сторон прекрасных отроков, чтобы они своими плясками веселили гостей на пиру. Золото лилось рекой, а о деньгах и говорить не приходится.

Отец Митиёри спросил в недоумении:

– Зачем устраивать один за другим такие великолепные праздники? – Но потом добавил: – Впрочем, как знать, долго ли старику еще жить на свете… Чтобы порадовать тюнагона, я, в меру своих сил, позабочусь о его детях, пока он жив.

И, посоветовавшись со своим сыном, взялся за хлопоты о них. Левый министр так сильно любил Митиёри, что готов был ради него сделать все на свете.

Торжество в честь семидесятилетия тюнагона было назначено на одиннадцатый день одиннадцатого месяца. На этот раз Митиёри пригласил всех к себе во дворец Сандзёдоно. Опасаясь утомить моих читателей излишними подробностями, я опускаю их. Скажу только, что торжество это поразило всех своим великолепием.

Ширмы в пиршественном зале были украшены множеством чудесных картин. Для того чтобы читатель получил о них понятие, приведу здесь стихи, написанные на створках ширм:

Пробуждение весны,
В тумане тонет рассвет.
Курятся белою дымкой
Вершины гор Есино.
Ах, верно, весна этой ночью
Пришла к нам по горной тропе.

Второй месяц года. Облетают цветы вишни.

О вишен летучий цвет!
Забудь свой старинный обычай —
Недолго радовать взор.
Отныне цвети века —
Живой пример долголетья.

Третий месяц года. Человек срывает ветку с цветущего персикового дерева.

Волшебный персик зацвел…
Плоды бессмертья он дарит
Лишь раз в три тысячи лет.
Сорву с него ветку, украшу себя —
Хочу в долголетье сравняться с тобой!

Четвертый месяц года.

Как долго в ночной темноте
Твой первый негромкий крик
Я ожидал, о кукушка!
Нет, я не забылся сном,
Но вздрогнул, словно очнулся.

Пятый месяц года[52]. Кукушка кричит перед домом, кровля которого украшена цветущим ирисом.

Скажи мне, кукушка, зачем
Так звонко кричишь ты в ночной темноте?
Или заметила ты,
Что ирисом край этой кровли увит
И, значит, праздник настал?

Шестой месяц года[53]. Очищение от грехов.

Как чиста стремнина реки
В день омовения от грехов,
Прозрачна до самого дна.
Словно в ясном зеркале, в лоне вод
Бессмертный образ твой[54]

отражен.