Повесть о райской жизни

— У нас серьезные проблемы, — заявила Головастик. — У всех нас. Пока ты маешься дурью, во вселенной появился настоящий загробный мир.

— Говорил же я, что ваши семитские штучки не доведут до добра, — невозмутимо прокомментировал Четырехглазый. — Вместо того, чтобы всяким пророкам поклоняться, лучше бы Конфуция почитали. Или даосов.

Головастик глубоко вдохнула и медленно выдохнула. Я понял, что она сознательно сдерживает себя, чтобы не наговорить сгоряча лишнего.

— Дыхательными упражнениями следует заниматься до того, как сделаешь глупость, — сказал Четырехглазый. — Тогда и глупость не сделаешь.

— Ты считаешь, мы сделали глупость? — спросила Головастик.

— А что, нет? — ответил Четырехглазый вопросом на вопрос. — Кто тебя тянул в параллельные миры?

— Но ты живешь в параллельном мире уже две тысячи лет!

— В моем мире нет ни людей, ни богов, — сказал Четырехглазый. — Потому что я осторожен. А ты нет. Сколько дней ты медитировала перед тем, как открыть свой первый мир?

— Я не люблю медитировать, — смущенно ответила Головастик.

— Зря. Очень помогает держать воображение в отведенном для него месте. Ну ладно, я еще могу допустить, что ты открыла опасный мир случайно, не подумав о последствиях. Но зачем ты подарила это знание Бомжу?

— У меня не было другого выхода. Ты же помнишь, какую кашу он заварил.

— Другой выход есть всегда, — наставительно произнес Четырехглазый. — Ты могла тихо уйти, разменяв Сергея на Лену. Судьба мира к тому моменту была уже решена, не было никакой необходимости продолжать противостояние.

Я непроизвольно поежился. Головастик бросила на меня быстрый взгляд и сказала:

— Я не могла его бросить.

— Могла, — возразил Четырехглазый. — Но не захотела. Что ж, это твое право и твой выбор. Но почему ты не пообещала Бомжу что-нибудь менее значимое?

— Он бы не согласился на менее значимое!

— И это говорит мать лжи, — улыбнулся Четырехглазый. — Ни за что не поверю, что ты не могла так сформулировать условия сделки, чтобы запутать Бомжа и втюхать ему пустышку.

— Я так и сделала, — заявила Головастик. — Он подразумевал гораздо большее.

— А ты должна была дать ему гораздо меньшее, — заявил Четырехглазый. — А раз уж дала то, что нельзя давать — потом надо было принять меры.

— Какие меры? — настороженно спросила Головастик. — Убить его, что ли?

Четырехглазый пожал плечами.

— Может, и убить, — сказал он. — Тебе виднее. Но раз ты дала такую силу тому, кто наверняка направит ее во вред, ты обязана была принять меры. Если не убить, так хотя бы следить за каждым его шагом.

— Как можно за ним следить? — удивилась Головастик. — Любой из нас, если захочется скрыться от наблюдения товарищей…

Четырехглазый покровительственно улыбнулся.

— Ну-ну, — сказал он. — Если тебе что-то не по силам, это еще не значит, что оно не по силам никому. Установить слежку за богом вполне возможно.

— Ты знаешь, где сейчас Бомж?! — воскликнула Головастик.

— Знаю, — подтвердил Четырехглазый. — Я всегда знаю, где находится каждый из вас. Кто-то должен это знать. Кто-то должен нести ответственность за свору престарелых оболтусов, вообразивших себя всемогущими. Иначе вы бы давно уже разнесли планету на куски.

— Где Бомж? — спросила Головастик.

— Это сейчас несущественно, — отмахнулся Четырехглазый. — Гораздо важнее другое — где сейчас Люцифер.

— И где же он? — спросила Головастик.

Чем дальше, тем более растерянной она выглядела.

— А это мы скоро узнаем, — сказал Четырехглазый. — Вы готовы к приключениям?

— К каким приключениям? — переспросил я.

— Сейчас узнаете, — улыбнулся Четырехглазый. — Поехали.

21

Мы стояли посреди большой поляны, заросшей ослепительно яркими алыми цветами, то ли розами, то ли маками. Было очень жарко и душно. Слева от нас, метрах в пятнадцати-двадцати, валялась на боку крупная львица, трое молодых львят увлеченно терзали ее соски. Рядом лежали еще две львицы поменьше, при виде нас они настороженно подняли головы, но тут же успокоились и снова завалились в траву. Пели цикады. Повсюду порхали крупные бабочки и мелкие птички.

— Это тоже рай? — спросил я.

— Рай, — кивнула Головастик. — Только тропический. В соответствии со вкусами нашего четырехглазого друга.

Четырехглазый тем временем уже целеустремленно шагал непонятно куда. Я проследил взглядом направление его движения, продолжил линию и заметил какое-то шевеление в высокой траве.

— Кажется, нам туда, — сказал я и указал пальцем в нужную сторону.

Головастик посмотрела в указанном направлении и хихикнула.

— Я его люблю, — сказала она. — Пойдем, сейчас увидишь мастер-класс.

— Какой еще мастер-класс? — не понял я. — Ты о чем?

— Сейчас увидишь, — повторила Головастик и снова хихикнула.

Через минуту стало ясно, почему шевелится трава. Я почувствовал, что краснею. Нет, я ничего не имею против хорошей групповухи, но должна же быть среди участников хоть одна женщина!

Четырехглазый некоторое время задумчиво созерцал эту картину, а затем крикнул:

— Черный! — и добавил, уже тише: — Вылезай, подлый трус.