Чтобы верные дружинники, оберегая своего воеводу, не уложили бы в сырую землю хвастливого половецкого богатыря, неведомого его сыночка, Илья строго-настрого приказал ребятам:
— С Сокольником в бой не вступать! Это чести моей дело.
…Так и не увидел Илья лица Сокольника. Что Сокольник, сразу угадал. Да и как не угадать. Летит всадник — меч в руке. Плечи под латами — пошире Илюшиных. От своих оторвался. Гонит и гонит. И прямо к Илье.
Конь вороной, половецкой породы.
Кольчуга кольчатая, киевской работы. Верно, княжеский подарок половецкому хану в дни мира. А может, просто купил половчанин эту кольчугу у русских купцов.
Шлем пластинчатый.
Меч харалужный.
Всё заметил Илья. Только лица не увидел — прикрыто забралом.
У Ильи, как всегда, лицо открытое. Пусть видит противник, с кем довелось биться.
Летел всадник, половецкий выкормыш, именем Сокольник…
— Чего он стоит? — сказал князь. — Чего он стоит, как идол?
— С высокого холма было отлично видно поле, половецкий дозорный отряд, вырвавшегося вперед всадника и Илью Муромца, застывшего на коне чуть впереди своего сторожевого полка.
— Со страху ополоумел наш храбр, — прогудел длинный Меньшик Путятин, племянник Мышатычки. — Уж я не стал бы стоять столбом, как этот смерд, дожидаясь, когда снесет половчанин голову.
Князь повёл плечом.
«Помалкивал бы, хвастун! Это тебе не прохожих на киевских улицах пугать, не девиц позорить». Подумал, но промолчал. Всматривался вдаль.
А Меньшик Путятин своё:
— Жаль Муравленина! Эй, отцы духовные, помолитесь за упокой души раба божьего Ильи! — крикнул попам, стоявшим поодаль, и захохотал в голос. А потом опять склонился к княжескому уху: — Дозволь, князь, я с половчанином встречусь, или всё ещё на храбра своего надеешься?
«Надо бы пустить, чтобы укоротил тебя половчанин на голову». Князь сердито засопел и уже хотел сказать длинному Меньшику, чтобы… Но так и не успел. Сшиблись копи — вороной половецкий и серый Илюшин. Ахнули в один голос сотни глоток за спиной князя. И только теперь увидели — поднял Илья над головой свой меч.
На диком поле, на ничейной земле вертело коней — серого и вороного, словно в водовороте. Раскидывало в стороны и снова сводило. Словно бились кони сами в стороны и снова сводило. Словно бились кони сами по себе. А может, так и было. В бою и конь звереет.
Вот они разом, вскинув копыта, поднялись на дыбы. Слились воедино, будто пляшет средь поля, двухголовый дракон, ощерив разверстые пасти. Вот и разорвало дракона напополам, расшвыряло половины — черную и серую. Вот опять их тянет друг к дружке, будто в одиночку им невмоготу.
Вороной на серого — сшиблись. Это чей без всадника? Серый! Это он — серый конь — Илюшин! Ускакал. Теперь не поймаешь. Вот и все, Илья Муравленин!
Нет! Встал! Стоит на ногах! Ну, и что же? Пеший конному не товарищ. Пеший конному не противник.
А Илюша стоял среди поля. А Илюша смотрел и видел: летит всадник.