Повесть о славных богатырях, златом граде Киеве и великой напасти на землю Русскую

Поднимется солнце повыше, и в стену вонзится новая спица. И снова падет под углом соразмерно и точно.

Окошки. Их сколько? Их столько, чтоб солнце гостило под каменным сводом от восхода и до заката.

Так замыслил зодчий.

Солнечный луч золотил пергамент. На золотом четче проступали черные ряды букв: «Что есть мелющие жернова? Жернова суть мира. Мелется душа с телом. Душа вознесется, а тело останется на земле».

Сухонький старец в монашьей одежде перечел написанное, откинулся на спинку резного стула, сидел, раздумывал. О нем говорили, что большего книжника на Руси еще не бывало. Книги — славянские, болгарские, греческие, еврейские, арабские… Их везли в монастырь по поручению игумена, возвращаясь на родину из чужих стран, священники, и монахи, и ездившие с дипломатическими поручениями бояре, и купцы, и дружинники. Дарил их монастырю и княжич, один из сыновей сидевшего в ту пору на Киевском столе Великого князя, — тоже большой книголюб. Не раз приезжал он к своему ученому другу. Отпустив бояр и отроков, один входил в тихую келью, садился на покрытую простым сукном лавку, сидел, вытянув обутые в мягкие сапоги ноги.

Маленькие окошки ступеньками взбегали по стене, ступеньками сходили по другой. Солнце длинными пальцами неслышно перебирало на полках старые рукописи — на славянском, на болгарском, на греческом, на еврейском, на арабском… Устав писать, хозяин откладывал перо, распрямлял плечи, поворачивал худое лицо, на котором живым блеском светили глаза. Не глядя в пергамент, читал на память:

…«Мелется душа с телом. Душа вознесется, а тело останется на земле». Так ли это?

Сойдясь, они продолжали беседу, у которой не было ни начала, ни конца.

— Ты сомневаешься? — спрашивал княжич. — Сомневаешься в предназначенном движении души в град божий небесный Иерусалим?

— Нет, — помедлив, отвечал игумен, старший священник, настоятель монастыря, — только я думаю, я думаю, что на земле тоже остаётся часть души, когда человек умирает. Да, мы знаем: стоит дуб без ветвей и корней, придёт к нему некто без ног, возьмёт его без рук, зарежет без ножа и съест без зубов. Дуб — человек. А придёт к нему смерть, придёт и зарежет без ножа. Человек смертен. Так суждено. Он ослушался, вкусил от запрещенного плода и будет нести наказание до тех пор, пока не придёт на землю страшный суд и не откроется на земле рай. Умирают все — и грешные и праведные, и злые и добрые, и богатые и бедные. Они тоже умерли — те, кто сотворили их, — кивал он на старые рукописи. — Тела их давным-давно превратились в прах. А душа живет. Разве это не чудо, что малые эти знаки, — он бережно касался страницы, — встав в ряд друг с дружкой, доносят до нас творенья великих умов — их мысли, их чаяния, их сомнения? Я прихожу сюда и спрашиваю их: «Что есть человек? Каковы его обязанности на земле? Где и в чем истина?» И они отвечают мне. Значит, не все уходит туда в небесный град? Значит, что-то остается здесь, с нами?

— Ой, отче, — качал головой княжич, — не слишком ли увлекаешься ты чтением древних? Смотри! Уже и так говорят о тебе, что ты предпочитаешь Платона и Аристотеля отцам церкви. Епископ жаловался князю, что хранишь ты в монастырской библиотеке запрещённые церковью апокрифы, тайные книги.

Апокрифы, тайные книги. Верно, ныне апокриф означает тайный, сокрытый. Уже само это сокрытие несет в себе грех. Да они потому и тайные, что — запрещенные. Пока они не были запрещены, их и не называли тайными. Лжёт и скрывается раб. Свободному человеку не. зачем прибегать ко лжи. Свободный — свободен. Свободен жить по велению своей души, по совести. На самом деле апокриф не нес в себе ни тайны, ни греха.

— Смотри, — качал головой княжич, — ты прослывёшь еретиком.

Иногда вместе с отцом приезжала и дочка Анна, совсем юная девица и тоже большая книжница. Князь посмеивался над дочкой:

— Она глядит на книги, как иные девы глядят на золото и жемчуга.

Игумен доставал с полки припасенную для девицы книгу.

— Вот велел переписчику сделать список для тебя, дитя моё. — Вручая своей ученице подарок, хитро поглядывал на княжича. — Тоже апокриф. — Добавлял, посмеиваясь: — Не сомневайся, князь. В этой рукописи не опровергаются труды отцов церкви. Я не позволил бы себе заронять в юную душу семена сомнений. Здесь содержится повествование о том, как царица Савская посетила царя Соломона. О мудром еврейском царе Соломоне ты знаешь, — обращался он уже серьёзно к девице. — Знаешь, как рассудил он спор двух матерей, каждая из которых уверяла, что младенец, из-за коего идет меж ними тяжба, принадлежит именно ей. С этим и обратились они к царю, с просьбой рассудить их и отдать младенца той, чей он есть на самом деле. Царь велел привести младенца и разрубить его пополам, отдав каждой из женщин по половине. Спросил спорщиц, согласны ли они с таким решением. Помнишь, в чём состоит мудрость этого приговора?

Юная книжница кивала головой, отвечала толково:

— Одна женщина сказала, что согласна. А другая закричала: «Нет, нет! Отдай ребенка ей, только пусть он будет жив!» И тогда всем стало ясно, кто из них настоящая мать.