Повесть о славных богатырях, златом граде Киеве и великой напасти на землю Русскую

Новгородцы нарочно сделают вид, что пытаются оказать помощь своему головному отряду, и таким образом отвлекут силы врага. Боя они принимать не будут. И вся эта вылазка задумана для того, чтобы сквозь кольцо прорвался в Зверин монастырь гонец. Осаждающие, пытаясь отрезать отряд от ворот, сами помогут всадникам на первых порах уйти как можно дальше. Задача пеших ратников — всеми силами охранять своих товарищей, а потом, если будет надобно, задержать погоню. Пока суздальцы сообразят, что происходит, всадники уже будут далеко. Да и суздальцы вряд ли будут долго преследовать нескольких бегущих с поля боя конников, когда перед ними целый город, вот-вот готовый сдаться.

Конечно, те, кто выйдет за стены, погибнут под мечами суздальцев. Если и прорвутся они сквозь вражье кольцо, то всё равно пешие не уйдут от погони. И назад, в детинец, они не смогут вернуться, пусть даже и удастся им пробиться сюда к воротам. Защитники города не смогут открыть ворота ради спасения товарищей, потому что следом за ними ворвутся в крепость суздальцы.

Как это бывало в трудные времена, Добрыня велел кликнуть добровольцев. И они нашлись.

И опять был ясный морозный день. И опять ослепительно сверкал на солнце свет. Только вражья рать теперь была не у городского вала, а в самом городе у его сердца — детинца.

Добрыня поднялся на широкий настил, опоясывающий изнутри крепостные стены. У бойниц стояли стрелки с луками наготове и открытыми колчанами, из которых торчали стрелы. Другие ратники отдыхали, прислонив рядом с собой к стене копья, секиры, бердыши: Повсюду были навалены груды камней. Над только что снятыми с костров котлами буйствовали облака пара.

Внизу у ворот в ожидании сигнала выстроился добровольческий отряд. Впереди пешие воины с копьями и рогатинами — они должны принять на себя первый удар. За ними прорвутся конники. Следом опять — пешее охранение. Со стен их поддержат лучники и метатели копий. По верёвочным лестницам, которые уже держат наизготове несколько ратников, прыгнут на спины осаждающих отважные ловкие дружинники с мечами.

Отодвинув лучника, Добрыня внимательно смотрел в окошко бойницы. Вражеский лагерь выглядел мирно. В домах топились печи. Ветер доносил даже едва уловимый запах печеного хлеба, от которого кружилась голова и темнело в глазах. По улицам спокойно проезжали всадники и шли прохожие. Иные в воинских доспехах, а иные — и без них. Даже воины у стен детинца, казалось, не обращали никакого внимания на осаждённых. Иной раз кто-нибудь подъезжал под самые стены и выкрикивал бранные или шутливые слова. Свистела стрела, но, успев прикрыться щитом, задира со смехом скакал прочь. Другие и вовсе разъезжали, ходили или, собравшись в кружок, о чём-то толковали, смеялись. И оттого, что это были не степняки-половчаие, а свои, русские, ничем не отличающиеся от тех, кто сидел по эту сторону крепостной стены, иной раз казалось, что эти люди вовсе никакие не враги и вовсе не собираются нападать, сражаться, убивать, а просто поселились в городе Новгороде, вот и всё.

И вдруг Добрыня увидел Алёшу. Да, это, конечно, был он — Алёша Попович, в дорогой тонкой кольчуге, в богато украшенном шлеме, на золотистом буланом коне, похожем на того, которого на Козьей Бородке тогда купил господин Садко. Тому коню не пришлось нести на себе ни гонца с вестью в стан, ни охотника, скачущего за зверем. Он пал от моровой язвы в осаждённом городе и труп его с оскаленной пастью и раздутым животом с великим тщанием делили на малые части защитники Новгорода и с жадностью поедали, едва успев опалить огнем. А Алёша сидел на своём красавце коне и что-то говорил слушавшим его с вниманием воинам.

Только недавно получил Добрыня письмо от Алёши Поповича. Алёша писал о своей любви к боярской дочке Елене, просил Добрыню быть сватом. Читая письмо, Добрыня от всей души порадовался за друга. Он давно не помнил обиды, нанесённой ему когда-то Алёшей. И любовь Алёши к его красавице жене Настасье, и то, что Алёша тогда чуть было не взял её себе в жены при живом муже. Всё, что стояло меж ними, было омыто кровью, забыто навсегда. Да и к чему было вспоминать давнее. Уже не было на свете Настасьи, не было в живых даже их с Настасьей сына Константина, и сам Добрыня был женат вторым браком на тихой домовитой вдове. Жили они ладно, но ни разу не ощутил Добрыня в своём сердце того, что ощущал к Настасье. Нет, он не ревновал Алёшу к её памяти. Он простил другу его любовь, как простил городу, который он теперь готов был защищать до последней капли крови, безвременную гибель сына.

Старший сын Добрыни Константин погиб здесь, в Новгороде, здесь и был похоронен. Много надежд было связано у Добрыни с первенцем Константином. Пригожий лицом, светлый умом, удалой сын радовал отца. Было кому наследовать Добрыне, было в чьи руки передать дело жизни.