Повесть о страданиях Гаврилы Масленникова

Воспрянул духом Гаврила и пошел бодро прямо навстречу своему нелегкому счастью. Зелень и вода были только с одной стороны, а вот с другой: С другой стороны, за горами начиналась бескрайняя Восточная Пустыня. Где-то там, за жарой, жаждой и барханами стоял замок Ко. Что же делать стреле, если тетива оттянута? Только лететь!

Выйдя из Пьяной траншеи свернул он налево, в царство Петра Митрофанова…

Не успел он и четырех шагов сделать, как послышался вокруг него шум да гам, да мат-перемат и как из-под земли выскочило 50 человек. Все до зубов вооруженные, а начальник и того более. Аж до темечка.

Ухватили его за руки, в грудь копья вострые уперли, а к горлу ножик приставили.

— Отвечай — говорят — собачий сын, зачем к нам пожаловал? А нет ли у тебя злого умысла на теракт?

Молчит Гаврила. Молчит и ждет, когда пот выступит и смертоубийство начнется. А они опять кричат:

— Говори!!! — и начинают бить его тупыми предметами по голове.

Удивился себе Гаврила — тут уж время вспотеть и озвереть на три четверти, а он как стоял, так и стоит. На руки свои посмотрел — мокрые руки, все как полагается. Пот течет, а он, однако, ничего не чувствует.

— Странно — подумал Гаврила — Все вроде как всегда, а поди ты…

Потерял он сознание от побоев и очнулся только в великолепном дворце. Пришел в сознание и все понял. Подкосила его простуда. Пока ходил он но Пьяной траншее в поисках Асозы просквозило его злым сквозняком, и навалился на героя насморк всей своей тяжестью. Дышать и то тяжело, а уж чтоб какие запахи ощутить и подавно невозможно.

Застонал Гаврила от бессилия. Начал по земле кататься в бессильной злобе да персидский ковер грызть.

Подбежали тут слуги проворныенегры всех цветов радуги-, подхватили, отнесли к Петру Митрофанову. Обрадовался ему Петр как родному. Велел веревки развязать, рядом посадил.

— Слышал я о тебе много хорошего, Гаврила Масленников и рад нашей встрече несказанно. Зачем пришел ты ко мне?

Объяснил Гаврила со всевозможным вежеством, что попал во дворец случайно — не было у него намерения тревожить Великого Человеконенавистника.

— А иду я в замок Ко, совершать подвиг.

— Плюнь на него — советует ему Петр Митрофанов — Ты своими подвигами себе только грыжу наживешь. Иди-ка ты лучше ко мне в гвардию. Я тебе жалование положу, а ты будешь моих соседей разорять. Эвон у меня их сколько.

Показал ему Петр на стену, а там надпись: Враги престола. А под ней поименно все окрестные царские фамилии выписаны и портреты висят, чтобы, упаси Бог, не проглядеть, кого либо в горячке и не спутать. Походил Гаврила вдоль стены, почитал подписи, видит народу набирается порядочно.

Человек 600.

— Ай да сволочь — думает Гаврила с некоторой, впрочем, долей восхищенияДа тут работы года на три..-, но говорить ни чего не говорит, так как запахов еще ощущать не может.

— Так как? — спрашивает Петр, — Подумать надо — степенно отвечает Гаврила — Дело не шутейное. Поворот в судьбе.

Обрадовался Петр Митрофанов, обниматься полез.

— Думай — говорит — да отдохни с дороги.

Схитрил тут Гаврила.

— Занедужил я, Ваше величество.

Прислал бы ты ко мне какого ни наесть лекаря.

Тут огорчение наползло на лицо Петра Митрофанова.

— Нет у меня лекаря. Помер наверное.

— Как так? — удивился Гаврила — без лекарей нынче нельзя.

— Извини уж, брат, пытать я его отдал.

Угостил он Гаврилу кубком вина заморского и повел пыточные камеры да тюрьму показывать. Идет Гаврила носом хлюпает, а по сторонам поглядывает, все примечает. Где стража стоит, где места потаенные имеются, где проходы в другие помещения.

Весь дворец обошли они. Все камеры и пыточные стенды осмотрели, а напоследок подарил ему Петр Митрофанов набор пыточных инструментов золотых да серебряных, с каменьями самоцветными. Принял Гаврила этот знак внимания и в похвалах придворным умельцам рассыпался. И действительно, с такой любовью и умением были они изготовлены, что пытаемые (особенно из интеллигенции) получали такое эстетическое удовольствие, что боли почти и не чувствовали.

Спрятал Гаврила инструмент за пазуху. Тут гонги ударили, поднялся шум во дворце — оказалось, обед наступил.

Посадил Петр Митрофанов Гаврила за свой стол. Прибежали слуги резвые, стали напитки да заедки предлагать.

Едят они, разговаривают. Гаврила все на спиртное налегает, лечится и рассказывает хозяину о своих подвигах. Еще пуще захотелось Петру Митрофанову оставить у себя славного героя. Начал он его уговаривать, чтоб остался, а Гаврила ни в какую. Охмелел он от горячительных напитков, осторожность потерял. Ругаться стал, и до того разошелся, что прилюдно Петра Митрофанова сволочью международного масштаба обозвал. От таких слов Петр даже чувств лишился. А когда очнулся, только глазом мигнул. Подхватили славного Гаврилу за руки, по голове крепко вдарили, да выволокли из-за стола.

— Запереть! Стеречь пуще глаза!

Потеть не давать! — закричал вслед Петр Митрофанов.

— Есть! — дружно откликнулись заплечных дел мастера и подмастерья.

А мудрецам своим приказал Петр придумать самую страшную муку.

— Такую страшную, чтоб мне его самому жалко стало!