Повесть о суровом друге

Я ощутил на лице легкое дуновение. На душе стало легче. А вот блеснул впереди еле заметный далекий выход. Я обогнал Ваську и бегом помчался к пятнышку света.

- Пригни голову, стукнешься! - крикнул мне Васька, но я еще быстрее устремился вперед.

5

Выход из штольни обвалился и зарос кустарником, поэтому я не сразу понял, что мы вышли в Богодуховскую балку. Меж тенистых ветвей поблескивал ключевой Богодуховский ставок.

После гнилого удушья штольни свежий ветерок показался особенно приятным.

Но, чу!.. людские голоса. Я высунул голову и тогда только разглядел среди кустов множество людей. Большой красный флаг плескался в упругих струях степного ветра.

Сердце обдало холодом. Глухо, толчками забилась в висках кровь. Сзади подполз Васька. Он заметил, наверно, что со мной творится неладное, и спросил шепотом:

- Что там?

Я не ответил. Васька осторожно развел ветки и зашептал радостно:

- Я так и знал.

Затаившись, мы стали наблюдать.

Какой-то низенький тучный человек в круглом котелке произносил речь. Стоя на пеньке, он потрясал пухлым, как булочка, кулаком и выкрикивал:

- Мы не перестанем повторять: нельзя браться за оружие! Нельзя! Вспомните девятьсот пятый год. Что он дал нам, русским революционерам? Сотни убитых! Тысячи сосланных на каторгу! Вы что, хотите камни пропитать кровью?

- Девятьсот пятый научил нас сражаться! - громко выкрикнул человек с черной кудлатой бородкой, тот, что приехал к нам из Луганска и которого звали Митяем. Я его сразу узнал.

- Это не борьба, а смута, - резким голосом отвечал дяде Митяю толстяк в котелке, - она слишком дорого обошлась рабочему человеку. Спасибо, мы не хотим, чтобы пятый год повторялся.

- Так прямо и скажи: не хотим революции! - под громкий шум одобрения крикнул дядя Митяй. - А мы видим спасение в революции и совершим ее, хотя она и не нравится вам, буржуйским прихлебателям!

- Рабочему не драки нужны. Да-с! - пищал толстяк. - Пять копеек прибавки на рубль ему дороже, чем вся ваша политика!

- Неправда!

- Хватит слушать его, долой меньшевистские молитвы!

Красный флаг, прикрепленный к свежеструганой палке, забился, затрепетал на ветру.

Я разглядел, что с флагом стоял молодой рабочий.

- Что же ты, хочешь за пятак свободу у царя купить? - послышался вдруг такой родной голос, что у меня перехватило дыхание. Из тысячи голосов я отличил бы этот хрипловатый голос. Кусты мешали мне увидеть отца, но я знал, что это был он.

А толстяк надрывался:

- Русский рабочий не готов к революции! Наша задача - организовать промышленные комитеты и воскресные школы. И не призыв к восстанию нужен, а петиция в Государственную думу с просьбой о правах для рабочих!

- Хватит! Мы в девятьсот пятом просили, и царь ответил пулями.

Мне хорошо было видно, что эти слова произнес механик Сиротка, и он даже встряхнул пустым рукавом ситцевой рубахи.

- Вот он, ответ царя на мою просьбу! Товарищи! - обратился он ко всем. - Меньшевики зовут нас к отступлению! Они защищают царя-тюремщика! Долой меньшевиков, изменников рабочего дела!

- До-лой! - поддержали Сиротку со всех концов балки.

- Пусть под рабочего не маскируется, меньшевик!

И началось! Шахтер Петя с Пастуховки, сидевший у самой штольни, шагах в трех от меня, вскочил и крикнул:

- Спихните его в ставок!

Шея толстяка налилась кровью, голова, похожая на кувалду, затряслась, и он визгливо закричал:

- Вы нам рта не закроете! (Никто ему и не закрывал рта, хотели только столкнуть.) Мы не меньше вас, большевиков, боремся за свободу...

Потеха была с этим толстым человечком. Его правильно прозвали меньшевиком, он и в самом деле был маленький - совсем карапуз, только живот большой.

Рабочие спихнули толстяка.

На его место поднялся дядя Митяй.

Ко мне долетели обрывки его речи:

- Вы, меньшевики, хуже врагов. Вы прикидываетесь друзьями рабочих и хотите отвлечь их от революции красивыми словами. Не выйдет! Ни в одной революции не побеждали словами. На пули царя нужно ответить пулями!..

Я раздумывал, что нам с Васькой делать: идти обратно по штольне страшно, оставаться тоже было опасно.

Мне почудилось, что где-то далеко-далеко тревожно лаял Полкан. Но это, конечно, показалось: слишком далеко отсюда была наша собака. Но вдруг сзади послышалось чавканье шагов, я обернулся: в темной глубине штольни блуждали огоньки.

- Кто это, Вась?

- Прячься.

Прятаться было некуда. Страх сковал тело. Я прижался к стене, затаившись между столбами подземной крепи. Донеслись приглушенные голоса. От близких огней на мокрых стенах задвигались тени.

Я не дышал. Кто подкрадывается к нам?

Какой-то человек прошел мимо меня, прислушался и зашептал, обернувшись:

- Ваше благородие, здесь они.

Я узнал слюнявого сыщика. Потом, крадучись, подошел пристав, осторожно выглянул из пещеры и прошептал стоявшим позади городовым:

- Приготовиться... Главарей хватать живьем!

В страхе я позабыл о Ваське и даже не видел, куда он делся. Вдруг я услышал рядом не то стон, не то мычанье, потом Васькин вскрик:

- Ой!

Пристав и городовые так и присели.

- Кто здесь? - прошипел пристав и стал торопливо шарить руками вокруг себя.

- Ой, ногу сломал! - изо всех сил закричал Васька.