Повесть о том, как возникают сюжеты

«Однажды, став зрелей, из спешной повседневности, мы входит в Мавзолей, как в кабинет рентгеновский, вне сплетен и легенд, без шапок, без прикрас, и Ленин, как рентген, просвечивает нас. Мы движемся из тьмы, как шорох кинолент: «Скажите, Ленин, мы — каких Вы ждали, Ленин?!» Строки Андрея Вознесенского.

«Я с вами говорю как современник, как старый комсомолец говорю. Мы жили так: на несколько ступенек взойдешь — и вот уже достал зарю… Так заучите ж, как стихотворенье, всю нашу жизнь, чтоб, молодость храня, глаза в глаза столкнулись поколенья и поздоровались, как старые друзья…» Это Михаил Светлов.

Итак, антракт заканчивается. Пустуют фойе. Опоздавшие спешат занять места. Люстры гаснут — медленно и таинственно.

Вон зажегся у выходов красный свет — дежурный. Задернуты занавески у дверей, да и двери уже закрылись.

С этой минуты партер и балкон, ярусы и ложи — некий микромир. Люди самых разных профессий, самых разных характеров, наверно, и взглядов — на жизнь, на искусство, на время, на историю, даже — на любовь?

И — видевшие извозчиков только в кинематографе, и — ездившие сами на извозчиках… Начавшие жизнь вот-вот и — прошедшие войну; пылкие, скептики, равнодушные, очарованные жизнью, пришедшие сюда с теми, кто вместе прошагал не один год, и — встретившиеся совсем недавно, может быть, и вчера, — и так ведь случается, правда? Этот вечер соединил их всех — друг с другом, со сценой, с театром.

И с драматургом — он уже не наедине с чистым листом бумаги, со своим замыслом, со своими персонажами — он наедине со зрителем. Зовет зрителя — поразмышлять наедине с ним, драматургом. О многом — наедине. Быть может, о самом главном — наедине.

Раздвинется занавес, а если никакого занавеса нет, что тоже теперь частенько, вспыхнут софиты и прожектора. Свет, музыка, движение превратят предметы и декорации, пока еще хаотически и прозаически расположенные на сцене, в поэзию театрального представления.

И вместе со всеми персонажами появится автор. Человеком-невидимкой. Вглядитесь в пока еще выжидающий зал, в его настороженную тишину, в юных и старых… Придут на память строки Ярослава Смелякова.

«Ведь все двадцатое столетье, весь ветер счастья и обид — и нам, и вам, отцам и детям, по-разному принадлежит»…

И автор произнесет свой немой монолог:

— Приглашаем на этот вечер в театре, соединившем всех вас, — ваше воображение. Приглашаем вашу фантазию. Ваш ум. Ваше сердце. Его память. Близких вам людей приглашаем — тех, кто есть и кого уже нет. Вашу жизнь приглашаем — от детства и юности до нынешнего часа…

Наедине со зрителем…

…Поиск продолжается.

Что есть драматургия?

1965—1974