Повесть о Воронихине

Иногда, прочтя нечто совпадающее с его думами, он подзывал к себе жену и беседовал с ней о прочитанном, о пережитом за годы его весьма разнообразной жизни.

– Мария, – обратился он однажды к жене, – а Павел Александрович таких книг мне перед своим отъездом дал, читаю и как будто для меня или мною самим мои мысли здесь написаны. Слушай, прочту из книги Аврелия.

– Андре, не утруждай себя. Отдыхай. Я сама разберу. Которая страница?

– Вот здесь, – показал Воронихин, – да прошу вслух.

Мария села поближе к нему и, не столь ради себя, сколь для него, стала читать:

– «Кто положил свою жизнь в свете разумения и служит ему, для того не может быть отчаянных положений в жизни, тот не знает мучений совести, не боится одиночества и не ищет шумного общества, – таковой имеет высшую жизнь, не бежит от людей и не гоняется за ними…»

– Истина, Машенька, истина! Читай дальше.

– «Его не смущают помыслы о том, – продолжала Мария зачитывать обведенное карандашом место в книге, – надолго ли дух его заключен в плотской оболочке; поступки такого человека будут всегда одинаковы, даже в виду близкой кончины…»

– Андре, ты не то меня заставляешь читать! Зачем кончина? Мы начинаем только жить! – прервав чтение проговорила Мария.

– Да, начинаем, а написано то, о чем я сотни раз думал, как жить, в чем существо жизни? А вот оно и есть!.. И еще у того же Марка Аврелия есть сказано: «Жизнь коротка. Не прозевай самого драгоценного плода ея – добрых дел ко благу людей…»

– Андре, ты устал, ты болен, прими лекарство, лежи без волнений, набирайся сил. Постарел ты не по годам.

– Лекарств мне не надо. Согласен – отдых нужен. Болен, что же, разве есть такое здоровое и крепкое тело, никогда не болящее? Нет!.. Были бы совершенные дела разумны да совесть чиста, а все телесное – тленно. Хватит. Положь, Мария, книгу сюда поближе да принеси-ка жбанчик кваску, крепкого, деревенского…

В те дни Самсон Суханов был занят отделкой набережной на стрелке Васильевского острова.

Суханов давно не видел Андрея Никифоровича, однако понаслышке ведал о слабости его здоровья и о том, что он озабочен некоторым неустройством Казанского собора.

Однажды в праздник Крещения Самсон Суханов пришел в собор отстоять обедню и приметил на сводах черную зияющую щель, зигзагами прошедшую по штукатурке. И пока он стоял за обедней, мысли его не были обращены ни к богу, ни к Казанской божьей матери. Все внимание Самсона Ксенофонтовича сосредоточилось на этом зловещем изъяне.

«Как бы не было худо, надо об этом поведать Андрею Никифоровичу, – подумал он. – Или же незачем торопиться? Посмотреть еще в следующий раз, и если щель будет расширяться, пойдет по сводам дальше, тогда Воронихина придется побеспокоить…»

Он так и поступил. Через полтора месяца Самсон Суханов пришел к обедне и, не выстояв до конца службы, встревоженный, побежал к Воронихину. Опытным глазом строителя он приметил, что щель значительно подалась в длину, расширилась, и от нее, как сухие тонкие ветви от дерева, появились мелкие щели по сторонам.

Пришел Суханов к Воронихину и, увидев того болезненным, изменившимся, уставшим, долго не решался завести с ним прямой разговор, как бывало это водилось между ними на строительстве собора и Горного корпуса Но Воронихин, сам настороженный, почувствовал по волнению Суханова что-то неладное.

– Вижу, Самсон Ксенофонтович, по выражению лица твоего. Не бойся, говори как есть, что стряслось?

– Андрей Никифорович, – осторожно начал Суханов, – ничего такого не стряслось, но все-таки упреждения ради сказать надобно. Я, к примеру, Андрей Никифорович, за свои работы и моих сподручных не боюсь и ручаюсь. Что делано мною и подрядными людьми по мрамору и из пудостского камня, то продержится нерушимо и сто годов, и двести, и правнуки моих правнуков увидят работы по камню в неприкосновенности. Не о том речь, Андрей Никифорович… Лепка под сводами и по карнизам потрескивает. Щель дает. Надо осмотреть…

– Что? Есть обвал?..

– Обвалу нет, а трещина, я приметил, растет.

– Где? В котором месте?.. Пойдем!..

И, не дожидаясь ответа, Воронихин заторопился, бросился в соседнюю комнату. Прислуга подала ему шубу, перчатки, меховую шапку.

Не прошло и часа, как вышли из дому, они были уже в соборе.

Обедня кончилась. Богомольцев не было. Только ключарь ходил по всем нефам, заглядывал в алтарь, да трое соборных прислужников гасили лампады и свечи, собирая огарки в большую плетеную корзину.

– Вот, Андрей Никифорович, беды покуда нет, а бот тому свидетель, как бы ее не приключилось? – сказал Суханов, показывая архитектору на щель, протянувшуюся под сводами между стеной и колоннадой.

Воронихин взглянул и побледнел.