Повесть о Жене Рудневой

— Сажай золотого Славика за стол, пусть поест человек с дороги. А погоны сейчас примерим.

Пробка хлопнула, шампанское вспенилось, зашипело в стаканах, фосфорически светясь при несильной керосиновой лампе.

— За нашу Женюру, за милого звездочета, за нашего требовательного штурмана, и чтобы пить нам за ее здоровье много десятков раз!

— И чтобы скорее кончилась эта война.

— Ну, это будет отдельный тост.

— Вот как сделаю 700 вылетов, так война и кончится. Я уже загадала, — говорит Женя.

Она чокается со Славой, быстро взглядывает на него, улыбается.

С удовольствием все четверо едят тушенку, жареную рыбу, крупно нарезанный черный, пахучий, недавно выпеченный хлеб…

— Сейчас бы конфет каких-нибудь хороших, — мечтательно говорит Женя.

— У тебя же шоколад есть.

— Леденцов бы.

— Знал бы, мог в Темрюке поискать.

— Вот, видишь, какой ты недогадливый, — чуточку кокетничает Женя.

— Очень даже догадливый, — строго возражает Дина, — не порть человеку настроение.

— Ну, а теперь, Женечка, тост за тобой.

— Я хочу выпить, чтобы не повторялось то, что было два дня назад.

Два дня назад осколок зенитного снаряда пробил борт Жениной кабины, проскочил в нескольких миллиметрах над ее коленями и вылетел через другой борт. Сима и Дина знают, о чем идет речь, пьют молча. Слава вежливо не расспрашивает, понимая, что произошло нечто неприятное.

— Представляете, мне уже двадцать три!

— Ну и что? Еще маленькая. Что уж нам с Диной тогда говорить?

— Толстой писал: «Мне уже 24, а я ничего не сделал».

— Но ты-то ведь кое-что уже сделала. Последний раз как мы с тобой грохнули по зенитке! И баржу в проливе тоже не забыли. Любо-дорого глядеть. Так что не прибедняйся, — спокойно говорит Сима.

— «Брось тоску, брось печаль…» Давайте, девочки, лучше споем, — Дина обнимает Женю за плечи. — Сима, сначала ты. Приготовиться представителю наземных войск.

Сима не мигая смотрит на маленькое пляшущее пламя за стеклом. Не отрывая от него взгляда, начинает тихо:

У зари, у зореньки много ясных звезд.
А у темной ноченьки им и счету нет.
Горят звезды на небе, пламенно горят,
Они сердцу бедному что-то говорят.

Говорят о радостях, о прошедших днях,
Говорят о горестях, всех постигших нас.
Звезды, мои звездочки, полно вам сиять,
Полно вам прошедшее время вспоминать…

Незаметно проходит три часа. Слава собирается уезжать, предлагает подвезти Женю. Выходят в непроглядную темень. Море с шелестом и стуком тянет с берега гальку, собирается с силами и гулко бьет в обрыв. Других звуков не слышно. Ветер где-то притаился. Но как только они выходят, ветер выскакивает из засады.

Дина отводит Славу в сторону, что-то тихо и быстро ему говорит. Женя и Сима ждут у машины. Шофер спит, свернувшись на сиденье.

Наконец Дина отпускает Славу, он будит своего Степана и вместе с Женей садится в «эмку»:

— Ты знаешь, меня отсюда переводят. Еду в Иран, буду принимать американскую технику. Это самое неприятное, не хотел раньше говорить. Ты ведь будешь писать, правда?

— Грустно, Славик.

Машина останавливается возле Жениного дома. Судя по всему, в домике спят. Они отходят к берегу — за шумом прибоя их никто не услышит.

— Женечка, я очень сильно привязался к тебе. Ты не можешь представить, как ты мне дорога. Скажи мне: а ты?..

— Да, Славик, да!..

Он целует ее, прижимает к груди. Теперь Женя сама отвечает на его поцелуй.

— Я буду в тылу, в безопасности и буду мучиться от мысли, что ты подвергаешь себя…

— Ничего, только помни меня, пожалуйста.