Повесть о Жене Рудневой

Мечтательница умывается, причесывается. В комнату проникает кофейный дух, вслед за тем из кухни слышится легкое шипенье, пахнет оладьями, и становится совсем уютно. Кофе пьют без папы — он на работе. Женя ест оладьи и восторженно качает головой. Анна Михайловна счастлива.

А потом мечтательница сидит в саду с грамматикой на коленях и повторяет спряжения, беззвучно шевеля губами и время от времени произнося вслух те самые немыслимые немецкие фразы, из которых, по словам Твена, выныриваешь с глаголом в зубах. Над головою долбит дерево неутомимый дятел, и Женя с улыбкой отмечает про себя: «Вот с кого надо брать пример — сама целеустремленность. И головной боли не знает, — диво!»

К полудню небо затянуло, чуть похолодало, зашатались под ветром кусты, запахло жасмином…

Вдруг донесся всполошный вскрик матери: «Женя!» Так кричат, когда зовут на помощь. Если бы не эта интонация в ее голосе, Женя, наверное, только бы отозвалась: «Что, мама?» — но тут она вскочила и бросилась в дом. Анна Михайловна стояла под репродуктором, с тоской приложив руку к губам, вслушиваясь в грозные слова: «…напали на нашу страну… подвергли бомбардировке со своих самолетов наши города… убито и ранено более двухсот человек…»

— Война, Женя! Война с Германией!

— Как война, ведь договор…

— Вероломно, без объявленияб слушай, погоди…

— Все-таки это случилось!

Случилось то, к чему их готовили на стрельбищах, на занятиях по противохимической и противовоздушной обороне, в военизированных походах… «Если завтра война, если завтра в поход…», и теперь это произошло, это явь.

На следующий день, в последний день зачетов и экзаменов, студенты впервые за долгие годы не говорили о сессии, отметках, профессорах и доцентах, о своих «хвостах», о предстоящих каникулах. Вид у девушек был встревоженный, а у ребят в походке, в лице, движениях появилась новая для них сдержанность, ожидание чего-то исключительно важного. Будто предстояло им сдать такой трудный экзамен, с которым нельзя сравнивать ни один из бывших ранее. Но и они пока не представляли себе, сколь тяжким и жестоким этот экзамен будет.

Один за другим следовали первые обескураживающие военные дни. Каждый день сводки Совинформбюро приносили новые неутешительные, горькие, ничем не объяснимые известия. Студенты приходили в университетский комитет комсомола и с надеждой рассматривали карту, на которой флажками была отмечена линия фронта.

Ежедневно гитлеровцы продвигались на 30—50 километров, рвались к Москве. Понять причины неудач нашей армии тогда было невозможно. Да и думать о причинах, когда следовало защищать страну, — занятие бесполезное. 29 июня было принято постановление о мобилизации коммунистов и комсомольцев для отправки на фронт в качестве политработников. Только в первые три месяца войны военную форму надели 95 тысяч коммунистов и комсомольцев. Большинство из них сразу же отправилось в действующую армию. В начале июля в Москве приступили к формированию ополчения. 2 июля Совет Народных Комиссаров СССР принял решение «О всеобщей обязательной подготовке населения к противовоздушной обороне». Уже на следующий день по улицам города прошли первые дружины гражданской обороны: мужчины и женщины в штатском, с противогазами через плечо; от дома к дому ехали грузовики, с которых раздавали мешки с песком; жильцов учили заклеивать окна полосками бумаги и устраивать светомаскировку или, как тогда говорили, «затемнение».

Ни о каких каникулах, ни о каком отдыхе теперь не приходилось думать. Студенты целыми днями резали газеты на полоски и заклеивали ими крест-накрест огромные университетские окна, в подвале оборудовали бомбоубежище. Утром, как обычно, Женя ехала в университет, резала газеты, склеивала черные шторы затемнения, а потом, вернувшись домой, помогала отцу и соседям устраивать в саду убежище. Всем домом они не только вырыли глубокую щель, но и построили просторную землянку с нарами, столом, полками и печкой. Жене землянка показалась очень уютной, и однажды она там даже переночевала для пробы.

Сводки Совинформбюро каждое утро ждали с одной и той же мыслью: ну сегодня, наконец, должны сказать, что немцы остановлены, что самое страшное миновало; казалось, это должно случиться вот-вот. Однако новый день приносил новую тревогу: оставлен еще один город. Постепенно, особенно после речи И. В. Сталина 3 июля, люди стали понимать, что идет большая, тяжелейшая война, что для советских людей это такая же всенародная, отечественная война, какой была война 1812 года. Как и в далеком 1812-м, враг подошел к Смоленску, начались кровопролитные бои. Каждый день на московских улицах слышалась торжественная и тревожная песня: «Вставай, страна огромная, вставай на смертный бой…»