Имя Зои Космодемьянской стало символом героизма во время Великой Отечественной войны. Ее младший брат Шура, который, по примеру сестры, ушел добровольцем на фронт, геройски погиб меньше чем за месяц до Победы.Повесть эта — об их недолгой жизни (брат и сестра погибли, едва достигнув совершеннолетия). Она в основном о семье, о детстве и взрослении: о том, как маленькая ответственная Зоя опекала Шуру, как училась в школе, как рано повзрослела после смерти отца, какие книжки читала, что записывала в своей тетрадочке-дневничке, о чем спорила с друзьями… Очень обаятелен образ Шуры, озорного, талантливого, не всегда предсказуемого.На страницах повести встает образ и самой Любови Тимофеевны — матери, потерявшей обоих детей, в душе которой трагически сплелись боль утраты и гордость их подвигом.Рассказ Л. Т. Космодемьянской литературно обработан писательницей, журналистом и педагогом Фридой Вигдоровой, вложившей в эту книгу свой талант и свое понимание детской и подростковой души.Для среднего и старшего школьного возраста.
Любовь Тимофеевна Космодемьянская , Фрида Абрамовна Вигдорова
Проза о войне18+Любовь Тимофеевна Космодемьянская
Повесть о Зое и Шуре
© Вигдорова Ф. А., наследники, 1950
© Поляков Д. В., иллюстрации, 2021
© Музей памяти Героя Советского Союза
Зои Космодемьянской, фотоматериалы, 2021
© Оформление. АО «Издательство „Детская литература“», 2022
Издательство выражает благодарность музею памяти Героя Советского Союза Зои Космодемьянской, посвященному контрнаступлению советских войск под Москвой, за помощь в работе над книгой.
Осиновые Гаи
Зато весной как преображалось все вокруг! Зацветали луга, земля покрывалась нежной, словно светящейся зеленью, и всюду алыми, голубыми, золотыми огоньками вспыхивали полевые цветы, и можно было целыми охапками приносить домой ромашки, колокольчики, васильки.
Село наше было большое — около пяти тысяч жителей. Почти из каждого двора кто-нибудь уходил на заработки в Тамбов, Пензу, а то и в Москву — клочок земли не мог прокормить бедняцкую крестьянскую семью.
Я росла в большой и дружной семье. Мой отец, Тимофей Семёнович Чуриков, был волостной писарь, человек без образования, но хорошо грамотный и даже начитанный. Он любил книгу и в спорах всегда ссылался на прочитанное.
— А вот, помнится, — говорил он собеседнику, — пришлось мне прочитать одну книгу, так там насчет небесных светил объяснено совсем по-другому, чем вы рассуждаете…
Три зимы я ходила в земскую школу, а осенью 1910 года отец отвез меня в город Кирсанов, в женскую гимназию. Более сорока лет прошло с тех пор, но я помню все до мелочей, словно это было вчера.
Меня поразило двухэтажное здание гимназии — у нас в Осиновых Гаях не было таких больших домов. Крепко держась за руку отца, я вошла в вестибюль и остановилась в смущении. Все было неожиданно и незнакомо: просторный вход, каменный пол, широкая лестница с решетчатыми перилами. Здесь уже собрались девочки со своими родителями. Они-то и смутили меня больше всего, больше даже, чем непривычная, показавшаяся мне роскошной обстановка. Кирсанов был уездным купеческим городом, и среди этих девочек, пришедших, как и я, держать экзамены, мало было крестьянских детей. Мне запомнилась одна, по виду настоящая купеческая дочка — пухлая, розовая, с ярко-голубой лентой в длинной косе. Она презрительно оглядела меня, поджала губы и отвернулась. Я прижалась к отцу, а он погладил меня по голове, словно говоря: «Не робей, дочка, все будет хорошо».
Потом мы поднялись по лестнице, и нас стали одну за другой вызывать в большую комнату, где за столом сидели три экзаменатора. Помню, что я ответила на все вопросы, а под конец, забыв все свои страхи, громко прочла:
Внизу меня ждал отец. Я выбежала к нему, не помня себя от радости. Он сразу поднялся, пошел мне навстречу, и лицо у него было счастливое…
Так начались мои гимназические годы. Я сохранила о них теплое, благодарное воспоминание. Математику у нас ярко, интересно преподавал Аркадий Анисимович Белоусов, русский язык и литературу — его жена, Елизавета Афанасьевна.
В класс она всегда входила улыбаясь, и устоять перед этой улыбкой мы не могли — такая она была живая, молодая и приветливая. Елизавета Афанасьевна садилась за свой стол и, задумчиво глядя на нас, без всякого вступления начинала:
Мы могли слушать ее без конца. Она хорошо рассказывала, увлекаясь и радуясь красоте того, о чем говорила. Она старалась раскрыть перед нами волнующую силу русской литературы, вдохновляющие ее мысли и чувства, ее глубокую человечность.