Повесть о Зое и Шуре

— Какая я хорошая! — Зоя порывисто встала, и я поняла, что мучило ее все время. — Какая я хорошая, если осталась здесь? Ребята поехали, может быть, воевать, а я осталась дома. Да как же можно сейчас ничего не делать?!

„К ВАМ ОБРАЩАЮСЬ Я, ДРУЗЬЯ МОИ!“

— Мама, скорей, проснись! Мама!

Я открыла глаза. Зоя стояла передо мной босая, с полотенцем через плечо.

— Нет, нет, ничего не случилось, — поспешно сказала она в ответ на мой испуганный взгляд. — Сейчас будет выступать товарищ Сталин. По радио. Вот...

Какой-то шорох в репродукторе. Тишина. И вдруг...

— Товарищи! Граждане! — услышали мы. — Братья и сестры! Бойцы нашей армии и флота! К вам обращаюсь я, друзья мои!..

Мы слушали, забыв обо всем, боясь дышать. Зоя вся вытянулась, крепко сжав руки, не отрывая глаз от репродуктора, словно могла в глубине диска увидеть того, кто произносил эти слова, исполненные сдержанной боли, любви и доверия, страстной силы и гнева:

— ...наша страна вступила в смертельную схватку со своим злейшим и коварным врагом — германским фашизмом... Враг жесток и неумолим...

Вождь говорил о целях врага, о том, что германский фашизм хочет захватить наши земли, плоды нашего труда, восстановить власть помещиков, закабалить и онемечить свободные народы Советского Союза.

— ...Дело идет, таким образом, о жизни и смерти Советского государства, — говорил он, — о жизни и смерти народов СССР, о том — быть народам Советского Союза свободными или впасть в порабощение. Нужно, чтобы советские люди поняли это... Мы должны немедленно перестроить всю нашу работу на военный лад, все подчинив интересам фронта... Красная Армия, Красный Флот и все граждане Советского Союза должны отстаивать каждую пядь советской земли, драться до последней капли крови за наши города и села...

Он говорил о том, что в занятых врагом районах нужно создавать партизанские отряды, о том, что наша земля должна гореть и взрываться под ногами врага.

Спокойный, негромкий голос доходил до самого сердца, в нем звучала такая вера во всех нас — в весь народ и в каждого советского человека. Он говорил о том, что это не обычная война между армиями. Он напомнил, что мы должны не только уничтожить опасность, нависшую над нашей страной, но и помочь всем народам Европы, стонущим под игом германского фашизма.

— ...Все силы народа — на разгром врага! Вперед, за нашу победу!

Радио смолкло. А мы всё не двигались, не говорили ни слова, точно боялись расплескать огромное чувство, которое переполняло нас в ту минуту.

С нами только что говорил человек, которому мы привыкли верить, как себе, как своей совести. Вождь, учитель, друг. На него мы полагались всегда и во всем. Мы знали, что он сказал сейчас самое важное, самое главное и что обращался он действительно к каждому из нас. Он помог нам до конца понять и почувствовать, как огромна опасность, нависшая над нашей Родиной, и как отразить ее, помог по-новому ощутить нашу силу — всю мощь свободолюбивого и единого народа.

— Хотела бы я знать, слышал ли Шура... — сказала я.

— Все слышали, по всей стране, — уверенно сказала Зоя. И тихо, взволнованно повторила: — «К вам обращаюсь я, друзья мои!»

ПЕРВЫЕ БОМБЫ

Мы сидим с Зоей за столом. Перед нами — зеленая грубая материя: мы шьем из нее вещевые мешки. Для фронта. А еще мы делаем петлички для военных. Пусть это простая работа, пусть это не такое уж важное дело, но это для фронта. Эти петлички бойцу — тому, кто защищает нас от врага. Этот мешок тоже для бойца: он положит туда свои вещи, мешок пригодится ему, послужит в походах...

Мы работаем молча, не отрываясь. Изредка я опускаю шитье и разгибаю спину — она у меня побаливает. И смотрю на Зою. Ее тонкие загорелые руки проворны и неутомимы. Работа так и горит в них. Сознание, что и она делает что-то нужное для фронта, если и не освободило Зою от мучительных мыслей, то все-таки помогло обрести какое-то внутреннее равновесие. Она даже внешне преобразилась: не так сумрачно смотрят глаза, порою и улыбка трогает губы...

Однажды, когда мы сидели за шитьем, дверь отворилась, и вошел Шура. Вошел подчеркнуто спокойно, словно просто вернулся из школы, скинул с плеч дорожный мешок и только тогда поздоровался.

Мы уже знали, что он был на трудовом фронте. Но и сейчас, в день возвращения, как и в день отъезда, он ничего не стал нам рассказывать.

— Важно, что я опять с вами, — решительно сказал он, когда мы попытались о чем-то спросить. — А рассказывать мне просто нечего. Очень много работал, вот и все. — И, хитро прищурясь, добавил: — Я просто вернулся, чтоб справить дома день своего рождения. Надеюсь, вы не забыли про двадцать седьмое июля? Как-никак, шестнадцать исполнится.

А умывшись и сев за стол, он сказал Зое:

— Я знаю, что мы с тобой сделаем. Пойдем на «Борец» учениками-токарями. Ладно?

Зоя опустила шитье на колени и посмотрела на брата. Потом, снова принимаясь за работу, сказала:

— Ладно. Это будет настоящее дело.