Повесть об Атлантиде и рассказы

Из куста смотрели на Степана три ствола.

— Товарищ, брось баловаться, — негромко сказал Степан.

— Следуйте вперед! — сказал Севка и высунулся из куста.

У Степана вдруг стало очень удивленное лицо. Он не поднял рук, а медленно пошел на нас.

— Руки вверх! — с отчаянием повторил Севка.

Степан подошел к Севке сбоку. Он взялся рукой за стволы, вытащил из куста упирающегося Севку и хлестнул его по лицу. Севка упал. Все так же медленно Степан разомкнул стволы, посмотрел их на свет и треснул ружьем о березу. Приклад отлетел. Степан подобрал его и швырнул Севке вместе со стволами.

— Хорошее ружье было, — сказал он.

И только тут я понял, что стою и ничего не делаю. Я подскочил к Севке.

— Тронь еще, тронь!

— Иди гуляй, — сказал Степан. — Милицию я уважаю.

Севка поднялся на ноги. Из носа у него текла кровь, а щека была просто синяя. Он стоял и смотрел на Степана. Комары снова облепили его распухшее лицо. А он стоял и смотрел, и не плакал.

— У-ударь… еще… — сказал он.

— Иди, иди. Хватит с тебя.

— Ну, ударь!

Степан усмехнулся и пошел к своим сетям.

Севка постоял еще немного, подобрал обломки ружья, и мы побрели к лодке.

Дома меня ждал отец. Он даже не пошел на работу.

— Ты зачем трогал пистолет? — спросил он.

— Я не трогал.

— Тебя спрашивают: ты зачем трогал пистолет?

— А ты не клади ключ в кобуру, — сказал я.

Отец начал расстегивать портупею. Я стоял неподвижно. Отец отстегнул ремень, сложил его вдвое и подошёл ко мне.

— Дай слово, что больше не будешь.

Но в эту минуту я так ненавидел Степана, что не боялся ничего на свете.

— Ну, будешь еще?

Я молчал.

Отец покраснел и несильно стегнул меня по руке. Этого я и ждал. Я бросился в свою комнату и заперся на крючок. Я слышал, как отец ходил по комнате и зачем-то передвигал стулья. Потом он подошел к двери.

— Борис…

Я не откликнулся.

— Борис, надо все-таки уметь отвечать за свои поступки. В прошлом году утонули трое, — ты помнишь?

Я молчал.

Отец вздохнул. Снова послышались шаги. Хлопнула дверь. Я вышел из комнаты. Ключ от лодки лежал на столе. Под ним — записка: «Боря, сегодня я приду поздно. Пообедай в столовой». Рядом с запиской лежал рубль. Я подумал, что все-таки люблю отца больше всех на свете.

После обеда я пошел к Севке. Дверь открыла его мать. У нее были заплаканные глаза.

— И этот явился, — сказала она. — Морда опухшая и глаза красные. Или вы вместе были?

— Где были? — спросил я.

— Вот и я спрашиваю: где были? Кто ружье поломал?

— Какое ружье?

— Сам знаешь какое. Говори, — где были?!

— Нигде не были, — ответил я. — Просто на лодке катались.

— Ты к нему лучше не ходи, — сказала Севкина мать.

Севка пришел ко мне только через неделю.

— Ты никому не говорил?

— Нет.

— И не говори.

— А может, лучше показать рыбнадзору это место?

— Там уже ничего нет.

— Откуда ты знаешь?

— Значит, знаю, — сказал Севка. — И не говори никому, я сам найду.

— А как же я?

— Я тебя позову потом.

— А мне теперь отец ключ оставляет, — сказал я.

Севка помолчал немного.

— Борька, деньги, которые на палатку… я Ломакину отдал. Он мне теперь лодку дает.

— Теперь можно на нашей. Возьми деньги обратно.

— Он не отдаст, я уже ездил, — сказал Севка. — Я ведь не знал… Зато у него лодка легкая.

— Ну и езди один!

— Тебе-то что? Тебя ведь не тронули.

Севка ушел. Я даже не понял, за что он на меня обиделся. Зато вспомнил, что Севкина мать не велела мне приходить к ним. И я решил: больше мы не дружим.

Севка, прибежал ко мне дней через пять.

— Борька! Вот здорово! Идем скорей!

— Между прочим, меня это не интересует, — сказал я.

— Да брось ты, Борька! Я нашел… Поехали теперь на твоей.

Как ему удалось разыскать новый тайник Степана, — не знаю. Наверное, он целый день пропадал на реке, потому что у него кожа задубела от солнца.

Мы поехали днем, когда Степан был на работе. На этот раз пришлось плыть еще дальше.

Мы вышли на поляну. Сети были развешаны на кольях. Самолов, как и раньше, растянут между деревьями, в несколько рядов. Стальные крючки раскачивались на поводках и, сталкиваясь, звенели, как колокольчики.

Севка вынул две бритвы.

— Зачем? — спросил я. — Давай сдадим в рыбнадзор.

— Нет, — сказал Севка, — пусть знает, что это я…

Севка подошел к сети и полоснул ее поперек.

— Пусть попробует заштопать, — сказал он и полоснул еще.

— Режь самолов!

За полчаса мы искромсали сети, самолов, отрезали крючки и утопили их в Енисее. Мы ушли, а на поляне осталась груда тонкой капроновой паутины. Но и этого Севке показалось мало. В поселке он разыскал на берегу ветку Степана и пробил ее молотком в трех местах.

В воскресенье утром мы нарочно пришли на берег.

Степан был у своей ветки. Он накладывал заплаты из жести и прибивал их тонкими гвоздями. Он ни разу не взглянул на нас, хотя мы ходили совсем рядом. Положив последнюю заплату, он поднял голову и спросил:

— Ты лодку испортил?

— Я, — сказал Севка.

— Ну, подойди сюда, если ты такой храбрый.

— Иди сам.

Степан поднялся на ноги. Севка наклонился и подобрал булыжник.

— Ах ты, сопля… — буркнул Степан и шагнул вперед.

Севка поднял руку с булыжником. Я схватил его за плечо.

— Не надо, Севка!

— Правильно, милиция, не давай ему ходу, — засмеялся Степан.