Повесть об одинокой птице

– Мне сейчас надо идти. Но я приду. Постараюсь побыстрее, – и он поцеловал ее в лоб, как отец в детстве. Она с благодарностью посмотрела на него. Говорить ей было трудно.

– Я возьму твои ключи, чтобы не беспокоить тебя, – сказал он уже в прихожей и захлопнул за собой дверь.

Она лежала больная в своей постели, но ей было хорошо. Тепло его губ охладило ее горячий лоб, она посмотрела на лекарства, которые он принес, и улыбнулась. За окном шел мокрый снег, небо было затянуто мглой, но на какой-то миг ей показался солнечный луч. Она произнесла его имя и сладостно закрыла глаза, погружаясь в сон. Когда он пришел вечером, она все еще спала…

Ее болезнь еще больше сблизила их. Он ухаживал за ней. Готовил еду, как мог. Ей было это приятно. Видимо, у нее был грипп или воспаление легких. Врач так и не пришел. Она не вставала с кровати несколько дней, еле-еле доходя только до туалета. Голова кружилась, тело и кости ломило. Ноги были какими-то ватными. Ей все время хотелось спать. Он ночевал рядом, в гостиной. Однажды, проснувшись ночью, она почувствовала себя легче. Ей захотелось встать. Она вышла из своей комнаты. В гостиной, на диване спал он – не раздеваясь, только накинув на себя старый отцовский плед. На полу валялась раскрытая книга, наверное, выпавшая из рук во сне. Она подняла ее. Это был краткий философский словарь. Под ним лежало маленькое Евангелие. Она внутренне улыбнулась и взяла его. Оно открылось на восьмой главе от Иоанна. Видимо, он часто читал это место, потому что страницы были затерты и заломлены. За окном ярко светила луна, и лунный свет отблесками лежал на его лице. Она внимательно посмотрела на это такое знакомое и в то же время другое лицо. Тонкий, чуть орлиный нос, сильный разлет бровей, широкий разрез глаз и впалые щеки. Он ровно дышал. Одна рука лежала на груди. Она залюбовалась им в лунном свете. Спящий, он был совершенно другим. Днем она сильно смущалась его неожиданному взгляду или близости, хотя от самой себя и не скрывала, что это ей приятно. Но сейчас, когда он, как мраморное изваяние, лежал в лунных лучах, ей захотелось первой приблизиться и поблагодарить его за все, что он сделал для нее, и за то, что он сейчас есть вот тут, рядом с ней. Она склонилась и провела своей рукой по его пышным волосам. Ей казалось, что он крепко спит и ничего не слышит. Но он мгновенно открыл глаза, схватил ее руку и резко привлек к себе. Ощутив близость их тел, она вздрогнула и попыталась вырваться, но он крепко держал ее в своих сильных мужских руках. Тонкая ночная рубашка всколыхнулась на ней. Она почувствовала его руку, сжимающую ей грудь. Она тихо простонала: «Не надо! Отпусти меня!» Он еще не отпускал ее, но ослабил руки. Она вырвалась и встала, поправляя рубашку.

– Извини, – послышался приглушенный голос с дивана. – Ты оказалась так близка. Я подумал…

– Ты неправильно все понял! – возмущенно воскликнула она. – Никогда так не поступай со мной! Никогда!

– Но почему? – воскликнул он, приподнявшись на локти. – Мы же любим друг друга? Почему мы не можем быть вместе?

– Потому что мы не женаты, – жестко выпалила она.

– Хорошо, но что нам тогда мешает?

– Что мешает?

– Пожениться, если для тебя это так важно!

– А для тебя? Для тебя разве нет? – удивленно спросила она.

– Опять эти религиозные предрассудки! – уже полностью проснувшись, сел на диван он. – Для меня важно то, что я люблю тебя. Разве любовь – не от Бога?

– Да, от Бога, – все поправляя рубашку, ответила она.

– Тогда почему ты постоянно противишься ей? Ставишь какие-то условия! Разве просто любить и быть счастливыми – мало?!

– А как же Бог? Быть счастливым без брака?

– А перед кем тебе нужен этот брак? Перед Богом? Перед государством? Перед людьми? – удивлено спрашивал он.

– Перед всеми, – смущенно ответила она и отвернулась. Она чувствовала, что в его словах есть какая-то доля правды. Перед кем, в конце концов, ходит она? Перед Богом или перед людьми? Она сама себе часто задавала этот вопрос.

– Если надо, я женюсь на тебе. Это тебя устроит, наконец-то?!

– Вот так ты говоришь мне эти слова? Словно меня должно это устроить, или нет. Разве это так делается?!

– А как? Научи. Я не могу по-другому. Я устал мучиться с собой столько времени. Я не могу без тебя. Ты нужна мне. Как ты этого не поймешь?! Но между нами – стена каких-то непонятных мне условностей. Вот ты думаешь, что я не верю в Бога? Что я против Него? Но я не могу поверить в рассказы, которые мне пытаются навязать о Нем. Я не могу поверить в такого Бога. Вот в Евангелии, – и он выхватил его из ее руки, – где здесь описан ваш религиозный Бог? Где? Как вы все не видите, что Он совершенно другой? Вы читаете веками о Нем и не видите Его. Он ведь – революционер!

– Для религиозного мира, – попыталась вставить она, но он только вскинул на нее глаза, полные какой-то такой огромной тоски, что ей стало его жалко. Эту небесную тоску, которая была и ей самой так близка и тяжела, она видела в его больших карих глазах. Он устало выдохнул: