Повесть об одинокой птице

В институте проходили последние занятия перед дипломом. Уже полгода, как она не работала над переводами через баптистскую церковь, но сумела зарекомендовать себя как неплохой христианский переводчик, и ее стали приглашать другие христианские общины. Сегодня она как раз возвращалась после небольшой конференции, тема которой была «Женская роль в христианстве». Ей пришлось переводить худенького американского миссионера. По пути на собрание с братьями ее мысли еще путались с английскими словами. И ей было непонятно, то ли она пытается переводить их с английского на русский, то ли наоборот… Подойдя к знакомому зданию городской библиотеки, она отметила, что народу еще не видно. В зале наверху уже горел свет, но было тихо. Она села на скамеечку перед залом. Мимо быстро пробежали братья, и то ли не заметили ее, то ли не хотели замечать, потому что никто ее не поприветствовал. Она слабо привстала, чтоб поздороваться первой, но не успела. Вот внизу послышались людские разговоры, народ стал приходить. Сердце в ее груди бешено заколотилось. Она не знала, как ей быть теперь со всеми. Раиса предупредила, что никто из сестер теперь не будет приветствовать ее. Но ведь элементарное человеческое «здрасьте» должно быть? Так она сидела, гадая, как ей поступать в этом новом своем положении. Вот пробежал еще один брат. Совсем молодой, однако уже удостоившийся чести присутствовать на братском собрании. Увидев и узнав ее в коридоре, он несколько смутился, потупил глаза и быстро прошмыгнул мимо. Она поняла, что и братья здороваться с ней теперь не будут. Она стала для всех или пустым местом, или чем-то ужасным. Вот поднялись наверх первые сестры. Увидев ее, удивленно замедлили шаги, а потом пошли в сестринскую, не подойдя к ней. Мимо промелькнули две девочки в косынках. Испуганно посмотрели на нее и, что-то шепнув друг дружке на ушко, юркнули в дверь. Мурашки холодком пробежались по ее коже. Ей показалось, что она словно вмиг покрылась какой-то страшной проказой, и все видели эти струпья, а потому шарахались от нее прочь. Она почесала руку. Никто ее никуда не приглашал. «Может быть, сестра Раиса что-то перепутала?» – пронеслось в голове. Она была уже готова встать и уйти, как тут отворились двери комнаты, в которую входили братья, и тот самый молоденький братик посмотрел на нее и помахал рукой. Она встала и вошла в комнату.

Комната была небольшая. За длинным столом сидели 10–12 братьев. В центре сидел брат Юра, пресвитер. Ей рукой показали место у дверей в конце стола, там как раз стоял одиночный стул. Она села.

Братский гомон улегся. Брат Юра встал и, обращаясь к ней, сказал:

– Мы рады, что ты смогла прийти сюда. Наши молитвы не были напрасны. Господь услышал нас, – братья радушно закивали головами. – Мы слышали, что ты хотела нам что-то сказать. Вернуться в церковь. Покаяться. Это так?

Она мотнула головой. Во рту ее стало сухо. Она чувствовала, как все тело, начиная с ног, начало неметь.

– Мы не знаем и не хотим знать, как ты жила все это время, – и он многозначительно посмотрел на нее. В этом взгляде она прочла многое – и укор, и осуждение, и их победу, превосходство. Ей казалось, что она под этими пристальными, такими холодными взглядами, стала мгновенно уменьшаться, как Алиса в стране чудес. Все лица братьев для нее слились в некое одно, которое замыкалось суровым лицом Пастора. Он продолжал:

– Если ты решила покаяться и попросить прощения за все свое несмиренное поведение пред Богом, церковью, то ты должна это сделать. Открыто, на членском собрании. Мы переговорим с братьями, когда это лучше сделать. Но прежде ты должна ответить нам: кроме своей души, осквернила ли ты тело? – Юрий немигающим взглядом посмотрел на нее. Над столом зависла гробовая тишина. Казалось, что весь мир прильнул в эту минуту к ней, желая узнать сокровенное. В горле уже давно стоял сухой комок, не давая ей сказать ни слова. Она молчала. Брат Юра опять повторил свой вопрос, сделав ударение на нужном слове. Она собралась с силами и выдохнула из себя: «Да!»

Услышав этот ответ, который, видимо, они так ожидали, мужчины загудели. Только сейчас она осознала, что вокруг нее были одни мужчины. Ей стало как-то мерзко. Словно ее раздели донага и выставили, как товар на невольничьем рынке. Ее передернуло от этого сравнения, но именно такой она ощущала себя в эту минуту.

Братский гул умолк, и брат Юра опять обратился к ней: