Повесть об одном эскадроне

На следующий день Николай Александрович перевернул весь город в поисках кокаина. Спекулянтов словно ветром сдуло. Говорили, что ротмистр брал порошок и, не платил, а недовольные исчезали бесследно. Но Краснинскому повезло. Один спекулянт, поверив благородной наружности помещика, продал ему пять пакетиков за бешеные деньги. Черт знает, сколько в них санти, только бы без примеси…

Радостный, Краснинский побежал к зданию контрразведки и уговорил часового вызвать ротмистра. Тот появился такой же сонный, нехотя поздоровался с помещиком, отошел с ним в сторону. И только увидев пакетики, оживился, схватил, вороватым движением сунул в карман. Глаза его заблестели, он отвернулся и поднес к носу тыльную сторону ладони. Через минуту лицо ротмистра преобразилось. На скулах заиграл румянец. Офицер улыбался, обнажая желтые зубы, и заверял Краснинского в вечной дружбе и неизменной благодарности.

— Только, сударь, племянницу я вам не выдам…

Краснинский опешил:

— Ну, знаете, господин ротмистр, это неблагородно…

— Э, поташе, любезный. Ваше счастье, что вы мой друг: за такие выражения люди исчезали…

Офицер круто повернулся и пошел к воротам. Но вспомнил, должно быть, что сейчас Краснинский единственный источник кокаина, и остановился.

— Своей глупой горячностью вы испортили все. Я собирался из любезности познакомить вас с капитаном. Адью…

— Постойте! Ради бога, забудем этот разговор, ведь мы друзья, как вы изволили сказать… — заговорил с противной самому себе угодливостью Краснинский, хватая ротмистра за рукав.

— Хорошо, ждите, — ротмистр ушел.

«Ну и тип», — подумал Краснинский и сел на скамейку у ворот.

Ждать пришлось долго. Несколько раз двери открывались, и Краснинский приподнимался в надежде, что это капитан, но напрасно. Выходили ординарцы, унтера, молодые офицеры… Это начинало уже раздражать Краснинского. Чтобы успокоиться, он решил рассмотреть дом и попытаться представить себе, кто и зачем его построил.

Странный это был дом. Его владелец решил, видимо, сочетать в нем лабаз, контору, ямское подворье и жилые помещения. Унылый, серый корпус в полтора этажа с немногочисленными слепыми окошками громоздился на целый квартал и замыкался глухим квадратом. Внутри, видимо, был небольшой дворик. За домом шли сады, огороды, с боков к нему примыкали хилые деревянные домишки. Где теперь хозяин странного дома, что стало с его делом? Давно не выезжают телеги, груженные товарами, из массивных ворот. Мостовая поросла травой, скамейку обступила крапива, из подворотни торчит одинокий пожелтевший лопух.

Наконец из дверей вышли два офицера. Ротмистр представил Краснинского высокому, бледному, тщательно выбритому капитану:

— Барон фон Вирен.

— Краснинский, помещик.

Ротмистр сослался на неотложные дела и оставил новых знакомых вдвоем.

— Чем могу служить? — любезно осведомился капитан.

— Видите ли, у вас находится моя племянница, Наталия Алексеевна Краснинская.

— Вот как? И что?

«Притворяется или действительно не понимает?» — подумал Краснинский и решил, что на всякий случай следует познакомить капитана со своей версией Наташиного поступка.

Он подробно изложил, как романтически настроенная девушка ухаживала за раненым, как Покатилов проявил неумеренное служебное рвение и чем все это кончилось. Краснинский особо подчеркнул, что Наташа не только его племянница, но и наследница имения — чего тут стесняться, в игре всякие козыри хороши.

Капитан внимательно слушал помещика, изредка задавал вопросы, чтобы показать, как точно он понимает ситуацию. Когда же Краснинский закончил рассказ, фон Вирен взял его под руку и с нажимом спросил:

— Так что же, собственно, вам угодно?

— Я надеюсь, что вы смогли бы… принимая во внимание восторженность… и вообще… некоторые добавочные обстоятельства, о которых мы могли бы, так сказать…

— Понимаю, — жестко перебил капитан сбивчивую речь Красеинского. — Я постараюсь изыскать возможность помочь вашей племяннице. А сейчас прошу извинить меня — дела не ждут. Встретимся вечером в вокзальном ресторане. Думаю, что смогу сообщить некоторые новости. Оревуар!

— До вечера…

Краснинский побрел домой весьма обеспокоенный. Скользкий тип, неглупый и с характером. Не дал даже договорить. Но и сам Краснинский хорош — так смутился. Отчего? Испугался?

— Ну и времена, — вздохнул Николай Александрович.

* * *

— Стой, кто идет? — прокричали вверху, на склоне оврага.

— Вот, черти, орут, как в своей части, — сказал Ступин, поднимая голову от пулемета и обеспокоенно поглядывая на командира.

— Значит, чувствуют себя как дома. А вообще ты прав. Схожу-ка, наверное, Харин явился.

Но в этот момент почти под ноги Дубову кубарем скатился со склона Лосев.

— Товарищ командир, Николай Петрович, там… — Лосев на мгновенье замолчал.

— Ну?

— Костя приполз.

Когда Дубов, запыхавшись, взобрался наверх, вокруг Воронцова уже собрались разведчики. В его руках был полный котелок с остатками кулеша, но он не ел, а счастливыми глазами смотрел на товарищей.