Повесть об уголовном розыске [Рожденная революцией]

— Работайте, — директор передал Алле Петровне ключи, и женщины ушли. — Я хотел… уехать из Москвы… — Директор бессильно присел на подножку ЗИСа. — Нервы не выдержали, товарищ полковник. Вы бы послушали, что немцы по радио передают.

— Продукты из чемодана раздайте своим работницам. Если встретимся еще раз, я лично сам пущу вам пулю в лоб, понятно?

— Все понял! — повеселел директор. — Прощаете, значит?

— Не прощаю, а даю возможность загладить совершенное вами преступление. Здесь вы делаете дело. А в яме вы уже ничего делать не сможете. Работайте.

Коля повернулся к шоферу:

— Почему не на фронте?

— Вот бронь, — шофер протянул Коле удостоверение.

Коля прочитал:

— А совесть у тебя есть?

— Сам страдаю, — уныло сообщил шофер. — Только решу — пора идти, жена в слезы, я назад.

— Значит, проводить тебя требуется? — спросил Коля.

— Нет! — Шофер отскочил. — Я сам! Можете не проверять! Афанасий Крючков — уже на передовой! Как часы.

— Учти сам и на ушко своему Титу скажи, — Коля поправил кобуру с пистолетом. — Москва закрыта. Нарушите свое обещание — мы вас из-под земли достанем! От нас уйдете — вас все равно расстреляют, советую помнить.

Коля ушел. За воротами его догнал ЗИС. Афанасий высунулся в окошко:

— Можно я вас подброшу, товарищ полковник?

— Подбрось. Я, понимаешь, устал ужасно.

Коля сел в кабину:

— Бронь твою я забыл тебе отдать. Держи.

Афанасий взял удостоверение, порвал на мелкие клочки и выбросил на мостовую…

Шли по Садовому кольцу. Фонари не горели. Темные громады домов сливались с мокрым асфальтом. Миша догнал Колю и пошел рядом.

— Как настроение? — подошел к ним Олег. — Честно сказать, я за одну сегодняшнюю ночь совсем разуверился в людях.

— Что так? — насторожился Коля.

— Николай Федорович, — вздохнул Олег. — Да вы оглянитесь: куда ни взгляни — одна накипь. Трусы, гады, смотреть противно. Если бы мне до войны кто-нибудь про сегодняшнюю ночь сказал, я бы его в НКВД сдал как контрреволюционера! А сейчас и сам вижу: много мы не замечали. И карали мало. Больше надо было к стенке ставить.

— Эх, Олег, Олег, — грустно покачал головой Коля. — Не ко времени разговор, а то я бы сказал тебе.

— Я бы тоже, — поддержал его Миша.

— Ну, скажи, скажи! — подзадорил друга Олег. — Ты у нас вообще адвокат по призванию. Что, неправ я?

— Ты просто узколобый. Не обижайся, — грустно сказал Воронцов. — Разве дело в том, что мы мало наказывали или применяли высшую меру? Да в любую трудную минуту вся сволочь всплывает на поверхность, это исторический закон! Что же ты, увидел десяток шкурников, а шесть миллионов москвичей не увидел? А эти шесть миллионов — они ведь настоящие! Они, между прочим, сейчас у станков стоят, в окопах мерзнут, и они, именно они защищают Москву! Вот она, Москва-то! Цела! И мы по ней идем!

— Ладно тебе, оратор, — смутился Рудаков. — Я одно хотел сказать: не ожидал я, что у нас столько еще дряни.

— Ребята. — Коля остановился, притянул Мишу и Олега к себе. — Вы оба правы, только Воронцов смотрит глубже, это уж точно. А не ожидал ты, что будет столько дряни, потому, что привык акафисты читать, а не правде-матке в глаза смотреть. Ничего. Партия в этом деле порядок наведет. — Коля посуровел и закончил: — Главное, не об успехах на каждом углу кричать. Главное — грязь железной метлой выметать, с любыми недостатками и просчетами бороться, невзирая на лица! Это придет, ребята, вы не сомневайтесь. Это будет!

Коля ушел в голову колонны. У Самотеки Садовое кольцо перегородили «ежи». В проходе дежурили двое красноармейцев.

— Привет пехоте, — поздоровался Олег. — Что слыхать?

— Постреливают, — отозвался красноармеец, всмотрелся в петлицы Олега и добавил: — Товарищ капитан.

— Закуривайте. — Польщенный Олег протянул красноармейцам портсигар. Он не привык еще к своему новому, досрочно присвоенному званию и весь расцветал, когда посторонние обращались к нему «товарищ капитан».

Красноармейцы прикурили. Тот, что был помоложе, спросил:

— Ловите, значит? И много их?

Олег оглянулся на Воронцова и сказал с заминкой:

— Есть, к сожалению. Да ведь это и понятно. В тяжелый час вся муть поверху плавает.

— Это точно, — подтвердил боец. — Дерьмо — оно завсегда плавает, товарищ капитан. Кстати сказать, окно видите? Во-он в том доме, на углу бульвара. Второе от края, пятый этаж?

— Вижу. А что?

— Человек оттуда прыгнул. Минут пятнадцать назад.

— Какой человек? — растерялся Олег. — Вы ходили? Смотрели?

— У нас — пост. На поглядки времени нет.

Подошел Миша.

— За мной! — Олег побежал.

На тротуаре лежал мужчина лег тридцати в светлом габардиновом плаще. Он был мертв.

— Пойдем в квартиру.

Лифт не работал, поднимались пешком. Воронцов все время оглядывался и наконец сказал Олегу:

— Посмотри.

Только теперь Олег обратил внимание, что двери большинства квартир были полуоткрыты или открыты совсем. На ступенях лестницы то и дело попадались домашние вещи, словно кто-то второпях спускался с верхнего этажа и забыл запереть чемодан.

Вошли в квартиру. В коридоре сидела молодая женщина. Она посмотрела на Олега и Мишу, спросила ровным голосом:

— Вы из НКВД?

— Я сотрудник милиции, — сказал Олег. — Что произошло?