Повесть об уголовном розыске [Рожденная революцией]

– Мама просила тебя прийти, – сказал Генка. – Так уж теперь вышло, что она останется, наверное. Ты побудь с нею. А может быть, еще все и образуется – отбросят немцев.

– Не-е, – покачал головой Егор. – Теперь уж не отбросят. Отбросались – пробросались.

– Мария Ивановна не любит меня, я это сразу поняла, – сказала Таня. – Я не пойду к ней.

– Не до счетов теперь, – мягко сказал Генка. – Ты постарайся это понять.

– Как это не до счетов? – снова вмешался Егор. – Самое время.

– Я пойду, – Генка встал. – Ты напиши мне, Таня. Впрочем, куда? К матери зайди. Мне некого больше об этом попросить. – Он в последний раз обвел взглядом стены, оклеенные дешевыми обоями, задержал взгляд на ходиках с мигающей совой и вышел на крыльцо. Канонада гремела уже значительно ближе.

На шоссе он остановился в ожидании попутного автомобиля. В город не было ни одного, зато из города прошло сразу три полуторки. В них стояли мужчины и женщины с ломами и лопатами – видимо, приехали строить какое-то оборонительное сооружение. Все пели «Утро красит нежным светом». Старший – горластый парень в полувоенной форме скомандовал, строители высыпали на пыльную траву.

– В город поедете? – спросил Генка.

– Ты сдурел? – удивился парень. – Работы у нас ого-го! Товарищи! Не расходиться! Сейчас приедет инженер, и мы начнем!

Генка вышел на шоссе и остановился, вдруг замерев от радостного чувства: от железной дороги бежала женщина, размахивая на ходу платком. Она что-то кричала.

– Гена! Подожди-и! – разобрал, наконец, Генка.

Таня подбежала, молча повисла на шее. Он нежно провел ладонью по ее щеке:

– Ну, все. Все хорошо, Таня. Я не обижаюсь.

– Я приду. Вечером. Скажи маме.

Он молча кивнул и подумал благодарно: «Я не ошибся в ней. Я не ошибся».

Подъехала «эмка». На дорогу выскочил военный в форме капитана инженерных войск.

– Гопоненко! – крикнул он. – Все назад! Пулей!

– А как же противотанковый ров? – растерянно спросил старший колонны.

– Какой тебе ров? Ты на небо взгляни, суслик!

Генка тоже посмотрел: с южной стороны на город заходила черная стая самолетов.

«На станцию идут», – определил он.

– Понял теперь? – продолжал кричать капитан. – Отходят наши! Через час-другой немцы будут здесь!

Возвращались уже без пения. Генка стоял в кузове среди плотно сбившихся людей.

Когда въехали на городскую площадь, со стороны станции донеслись глухие удары тяжелых авиабомб, дрогнула земля, и небо заволокли клубы черного дыма.

В горотделе милиции Генку встретила мертвая тишина и ворох раскиданных по полу разноцветных бумаг.

За стойкой обедал дежурный. Торопливо отрезая большие куски вареной колбасы, он отправлял их в рот и жадно жевал.

– Проститься? – увидел он Генку.

– Проститься. Чего машина не пришла?

– Машина, брат, перевозила продовольствие. Если не совсем глупый, поймешь, какое и куда.

– Понял. Я пошел. Бывай.

– Бывай, – отозвался дежурный. – Беспокоюсь я. Станцию, говорят, здорово бомбили, а начальник час назад уехал туда. Вагон с зеками встречать.

– Это же конвой НКВД должен делать, – сказал Генка.

– Некогда считаться, – вздохнул дежурный. – Мы тоже в НКВД. В армии ты куда? В особый отдел?

– Командиром взвода, в пехоту.

– Ну, правильно, – кивнул дежурный. – Для работы в особом отделе ты хлипкий, уж не обижайся, брат. Странное дело: слыхал я, что ты из потомственной чекистской семьи, а конституция в тебе слабая для нашего дела.

– Ладно, не будем обсуждать, – оборвал его Генка. – Желаю тебе удачи. Прощай!

Тренькнул циркулярный телефон. Дежурный сорвал трубку с рычага. Несколько секунд он слушал, потом крикнул, срываясь на хрип:

– Да нет никого, товарищ начальник. Сами знаете – все уехали. – Дежурный остановил на Генке сумасшедший взгляд и вдруг добавил, усмехнувшись: – Вот лейтенант Кондратьев здесь. Геннадий Николаевич. Что? Есть, понял. – Он положил трубку и сказал, пожимая плечами: – Мотоцикл у подъезда, дуй на станцию.

– Да я уже и не сотрудник, можно считать! – удивился Генка.

– Дуй на станцию, – повторил дежурный. – Начальник ждет.

– Есть!

…Навстречу мотоциклу двигались наши отступающие части. Они вливались на главную улицу из всех боковых улочек и переулков, и у Генки возникло тяжелое, невыносимое ощущение безысходной тоски, словно он стоял перед умирающим, истекающим кровью человеком и ничем не мог ему помочь. Когда Генка сворачивал на привокзальную площадь, поток войск заметно поредел.

Генка въехал на перрон. Сразу же за приземистым зданием вокзала полыхали пакгаузы и багрово мигали раскаленные остовы нескольких вагонов.

Генка бросил мотоцикл и побежал через рельсы. Один вагон сорвало с путей и опрокинуло набок. Это был тот самый «вагонзак», который Генка видел два часа назад. Рядом чернели воронки от авиабомб.

Начальник стоял около грязной рогожи, которая прикрывала нечто очень похожее на уложенные в ряд огромные бутылки.

– Здесь четыре трупа, – негромко сказал начальник. – Все из конвоя. Старший был жив, я его отправил в больницу.

Подбежал стрелок охраны, крикнул:

– Нашли! Его аж за стрелку откинуло.

– Идем! – Начальник побежал. Генка следом.