Николай Павлович представился. Шредер сдержанно поклонился, но руки не подал. Взглянув на забинтованную кисть правой руки, сказал:
— Немного задели мои «котята»… А у вас какие звери?
— Пока выступаю только с медведем.
— О-о, это игрушка, — иронически проговорил Шредер, — настоящий укротитель только тот, кто работает со львами и тиграми. Укротителем надо родиться, иметь талант. Вы имеете талант?
— Не знаю. Мы хотим создать смешанную группу разных зверей, — сказал Николай Павлович.
— Это невозможно. Пустая мечта! — резко произнес Шредер.
— Господин капитан, разрешите нам побывать у вас на репетиции, — спросил Николай Павлович.
За Шредера ответил Пауль Финк:
— Мой шеф никому не разрешает. Его работа — его секрет. И звери при посторонних нервничают.
— А вы, господин Финк, скажите капитану Шредеру, что нам очень понравилась его работа и мы хотим у него поучиться, — с хитроватой улыбкой сказала Мария Петровна.
Пауль Финк перевел ее слова. Капитан Шредер поклонился и с улыбкой ответил:
— Благодарю, мадам. Я вижу, вы понимаете настоящее искусство укрощения.
Капитан Шредер, польщенный комплиментом Марии Петровны, разрешил Ладильщиковым присутствовать на репетиции, которая началась сразу же после вечернего представления.
Супруги Ладильщиковы уселись в опустевшем цирке на пятом ряду, откуда было хорошо обозревать арену.
— Коля, а ты заметил, что у Шредера щека совсем не поцарапана?
— Заметил. Он и руку-то сам себе расцарапал, а щеку намазал. Это у них называется: «играть на нервах публики».
— Как это отвратительно!
— Таков их стиль, Маша, — трагический.
На репетиции капитан Шредер жестоко избивал львов железными прутьями. От боли и страха звери высоко прыгали на решетку, стремясь уйти от страшного человека, но стена была очень высокая, и концы железных прутьев загнуты внутрь. У некоторых львов морда окрасилась кровью.
Трудно было усидеть на месте при таком зрелище. После репетиции Ладильщиковы подошли к Шредеру.
— Не слишком ли жестоко? — тихо спросил Николай Павлович.
Разгоряченный и усталый, капитан Шредер резко ответил:
— Нет. Не слишком. Злые звери — красивое волнующее зрелище.
— Но немецкая пословица гласит, что злому безопаснее быть одному, чем среди злых… — многозначительно проговорила Мария Петровна.
— Что сказала мадам? — спросил Шредер своего ассистента, который задержался в переводе слов Марии Петровны.
— Мадам Ладильщикова сказала… — начал Пауль Финк, с трудом подбирая слова, которые были бы и похожи на слова Марии Петровны и в то же время не выражали бы оскорбительный смысл. — Мадам сказала, что… как это сказать… зверя сразу видно, что он зверь, и его надо укротить.
Капитан Шредер улыбнулся.
— Да, да. Правильно, — подтвердил он, — благодарю, мадам. Вы меня хорошо понимаете.
— Но Владимир Леонидович Дуров применяет в дрессировке гуманные методы, — заметил спокойно Николай Павлович.
— Я знаю господина Дурова. Он бывал у нас в Германии. Да, у господина Дурова дрессировка мягкая, но у него в группе нет хищников. А львы и тигры — звери коварные, сильные. Их можно подчинить только силой, жесткой дрессировкой.
Ладильщиковы вернулись домой поздно ночью.
— Коля, давай попросим у Шредера львенка, — сказала Мария Петровна.
— Давай. Только вряд ли он продаст,
— Я попрошу.
— Попробуй. Только не груби ему.
— Знаешь, Коля, когда я смотрела, как он избивал львов, мне так хотелось вскочить с места и стукнуть его самого палкой.
— А для укротительницы, Машенька, нужна выдержка и спокойствие.
— Ну, ладно уж! Знаю, что у меня нет такой выдержки, как у тебя.
На другой день Мария Петровна поехала в цирк. За кулисами она встретилась с Паулем Финком.
— Здравствуйте, мадам Ладильщикова. Я очень рад вас видеть и предупредить… Не говорите, пожалуйста, при моем шефе очень резко. Он не любит. Он любит, когда его хвалят. Я тоже с ним не согласен, он бьет не только львов, но… вы понимаете меня. Он — шеф.
— Понимаю, понимаю. Буду сдерживаться. А скажите, Финк, вы можете уступить нам одного львенка?
— О, нет, мадам, мой шеф никому не продает — патрон не разрешает, Львы у нас долго не живут, Нужна замена.
— Пауль, нам только одного и малюсенького,
— Хорошо, мадам, я поговорю с шефом. Всматриваясь в лицо Пауля Финка, Мария Петровна
думала о том, какое странное, двойственное впечатление оно производит; «Нос длинный и горбатый, как у хищника, а кожа розовато-белая, нежная и глаза светло-голубые, добрые…»