Повесть сердца (сборник)

Горькая правда этого сюжета состояла в том, что председателем комиссии был некто Изаксон, и вот уж чье положение было воистину трагическим. Что же касается дедушки, то его образ жизни и черты характера в эту пору стали таковыми, каковые веками молва и он сам были склонны приписывать иудейскому племени. Жадность и скупость в зрелые годы сделалась в нем столь же сильной страстью, сколь и сластолюбие в молодые. Дед с еще большей охотой, чем после войны, занимался мелкими спекуляциями, покупал и продавал золото, серебро и драгоценности, он копил деньги и чах над своими сокровищами, но теперь Алексей Николаевич стал мудрым и предусмотрительным и ни за что на свете не позволил бы облапошить себя так, как это произошло с ним в одна тысяча девятьсот сорок седьмом году от Рождества Христова. Он держал деньги не в одной, а в девяти сберкассах, которые периодически обходил и пополнял свой счет, а кроме того страшно полюбил азартные игры с государством. Сын присяжного поверенного покупал в больших количествах облигации трехпроцентного займа, и самыми важными, самыми торжественными днями в его году были те, когда в газетах печаталась таблица выигрыша очередного тиража. Одной газете он не доверял, сверял по другой, а то и по третьей, иногда и в самом деле что-то выигрывал, но немного, однако не унывал и жил с надеждой на то, что судьба вернет ему отнятое после войны. Он был богат, но с детьми и их матерью своим богатством не делился, напротив, ко дню своего рождения или именин – по некой иронии судьбы небесным покровителем своим мой пращур почитал Алексея человека Божьего, и до мозга костей атеистический, не крещеный и, следовательно, по определению не имеющий своего святого дед день его памяти воспринимал как очередной повод для подношений – итак, 30 марта в как бы именины и 25 сентября в свое рожденье он ожидал подарков, о чем бабушка опять же насмешливо отзывалась.

Жил на свете старый дед,

Было деду много лет,

Но на каждый день рожденья

Требовал он поздравленья

Дети, внуки, зять и снохи,

Подавив глубоко вздохи,

Дружно выстроились в ряд,

«С днем рожденья», – говорят.

Но поклона деду мало.

Попадешь к нему в опалу,

Если к своему привету

Не приложишь ты монету.

Он действительно обижался на сыновей, которые казались ему недостаточно почтительными, а еще больше на их жен, своего свекра от всей души не любивших; он ворчал, сердился, злился, и единственный или точнее единственная, для кого дед делал исключение, была его дочь – Гогусь, как он ее звал. Ее он любил безумно, фантастически, болезненно, ей помогал и деньгами и подарками, а когда в середине пятидесятых получил от института за ударную работу в приемной комиссии участок земли в восемь соток в подмосковной Купавне недалеко от Бисерова озера, то подарил его дочери, ибо не слишком верил в прочность ее брака с подозрительно замкнутым, подчеркнуто вежливым по отношению к нему зятем, уверенный, что тот ее рано или поздно бросит, и желал, чтоб у Гогуськи была своя собственность.

– Не мерь всех по себе, – сказала по сему поводу бабушка, которая моего отца поняла сразу и полюбила как раз за то, что он был полной противоположностью ее гульливому супругу и привязался к ее дочери и детям настолько, насколько только может прилепиться к чему-то человеческая душа и без остатка себя отдать.

Дедушкина неприязнь к зятю не помешала бабушке щедрый подарок мужа оценить, и Купавна стала ее отдохновением и прижизненной наградой, хотя сомнительная дедова заслуга, лежащая в основании этого приобретения, по беспристрастному закону действия высших сил дала о себе мистическим образом знать много лет спустя. Но случилось это уже после смерти и бабушки, и деда, и к моему рассказу напрямую не относится.