«Повесть временных лет» как исторический источник

Разобраться во всём этом помогает сопоставление «канонического» текста о полоцком походе в статье 6488/980 г. с его более полной версией, сохранившейся в Лаврентьевском списке, где главным действующим лицом оказывается не Владимир, а его «уй» Добрыня, а также фраза, что Владимир «седе в Новгороде и посла к Рогволоду Полотьску, глаголя: хощу пояти дщерь твою жене». Она заставляет думать, что первоначально конфликт между сыновьями Святослава возник не из-за притязаний Ярополка на абсолютную власть в «Руской земле», както инкриминировалось последнему, чтобы обелить Владимира в его притязаниях на Киев, а из-за отвергнутого сватовства Владимира к «Рогнеде, дщери Рогъволоже», которая в окончательной редакции ПВЛ становится матерью не только Изяслава, но и Ярослава [Ип., 67]. Между тем, в ошибочности последнего утверждения убеждает заключительная фраза рассказа о насилии над Рогнедой ст. 6636/1128 г. Лаврентьевского списка, из которой видно, что ее автор не считал Изяслава сыном Владимира, поскольку потомки Изяслава (Владимировича) — «роговоложи внуци» — противопоставлены им «Ярославлим внуком» («и оттоле мечь взимають Роговоложи внуци противу Ярославлим внуком» [Л., 301]). Из этого можно сделать ряд выводов, а именно: во-первых, рассказ о полоцком походе имел самостоятельное хождение в составе цикла рассказов о Владимире и Добрыне и лишь потом был адаптирован в состав ПВЛ в соответствии с замыслом «краеведа-киевлянина», следы работы которого явственно проступают во всех этих фрагментах; во-вторых, он возник не ранее XII в., поскольку речь в нем идет уже о «внуках» Изяслава и Владимира, но до обработки текста ПВЛ, поскольку в изначальном его тексте [Л., 299–301] отсутствует упоминание о «варягах», которых не знает предшествующий цикл рассказов об Ольге, Святославе и Олеге Святославиче.

Но это еще не всё. Рассказ о сватовстве Владимира к Рогне-де, поставленный в связь с походом на Ярополка, оказывается анахронизмом в самой биографии Владимира, потому что описывает событие, которое должно было произойти вскоре после переезда Владимира с Добрыней из Киева в Новгород. На это указывает фраза, сохранившаяся в редакции Лаврентьевской летописи «Роговолоду держащю и владеющу и княжащю Полотьскую землю, а Володимеру сущю Новегороде, детьску сущу еще и погану» [Л., 299], от которой в Ипатьевской летописи осталось только слова «и седе в Новегороде» [Ип., 63], выдающие попытку очередного редактора сменить акценты мотивации отказа Рогнеды: в ПВЛ Рогнеда просто предпочитает Ярополка Владимиру, тогда как в первоначальном (лаврентьевском) варианте она предпочитала киевского князя «робичичу» («не хочю розути робичича, но Ярополка хочю» [Л., 299]).

Установив первоначальную хронологию сюжетов (поставление Владимира новгородцам и «поимание» Рогнеды), можно вернуться к братьям Владимира, рассказ о которых полностью переработан «краеведом», если судить по «Свенельду» (который был воскрешен под Доростолом, чтобы послужить причиной конфликта и затем исчезнуть так же внезапно, как появился) и по характерным для этого автора топографическим уточнениям («город, рекомый Вручий», «и бяше мость чрезъ гроблю к воротамъ городнымъ», «и есть могила его у Въручего и до сего дни»[499], «и стояше Володимиръ, обрывся на Дорогожичи, и есть ровъ и до сего дне», «и есть притча и до сего дне» и пр.). По-видимому, воскрешение Свенгельда потребовалось автору, чтобы объяснить существование «Свенгельдиця», убитого Олегом на охоте, а последующее нападение Ярополка на Олега — следствием проведенной Свенгельдом интриги. После этого «Свенгельд» окончательно выпадает из повествования, и в следующей новелле, принадлежащей уже истории Владимира, воеводой Ярополка выступает Блуд, заставляя думать, что, даже если схватка Ярополка с Олегом является историческим фактом, в ПВЛ мы находим ее сугубо литературное, т. е. не адекватное, отображение.