«Повесть временных лет» как исторический источник

Между тем, общеизвестный факт неприятия новгородцами имени «русь» сводит на нет все попытки объяснить происхождение данного этнонима из финского Ruotsi[211], поскольку он должен был бы обозначать в первую очередь новгородцев. Не случайно еще в 1878 г. А. А. Куник, один из наиболее последовательных «норманистов», признал после критики С. А. Гедеоновым, что «послужившее к заблуждениям слово Roslag было еще с 1846 г. устранено окончательно» (из аргументов норманизма)[212]. Что же касается обилия вокруг Новгорода на Волхове топонимов и гидронимов с основой «рус-»[213], то эти данные могут в лучшем случае свидетельствовать о финноязычной среде, в которой проходило освоение края славянами, но никак не о самоназвании последних, как то пытаются утверждать современные «младонорманисты»[214].

С этих позиций совершенно по-новому можно прочитать и сообщение Вертинских анналов 839 г., в которых сообщается о приходе 18 мая 839 г. в «Ингуленгейм» к императору Людовику I послов византийского императора Феофила, вместе с которыми прибыло несколько людей, «которые говорили, что их, то есть их народ, зовут „рос“ (Rhos), и которых, как они говорили, царь их, по имени Хакан (Chacanus) отправил к нему (Феофилу) ради дружбы. <…> Тищтельно расследовав причину их прибытия, император узнал, что они принадлежат к народности шведской (eos gentis esse Sueonum)»[215]. Для того, чтобы разобраться, что именно имел в виду хронист, писавший о разоблачении шведов, воспользовавшихся именем другого народа, следует вспомнить, что в это и предшествовавшее время из северо-франкских (т. е. западнославянских) земель на юг, по Одеру и Висле, и затем вниз по Дунаю, по пути, накатанному за тысячелетия, а в VII–IX вв. освоенному фризами, вместе с торговцами двигались искатели приключений — ватаги «джентльменов удачи», младшие отпрыски княжеских дворов со своими дружинниками, авантюристы, князья-изгнанники, беженцы от викингов, да и сами викинги, искавшие пути к сказочному Миклагарду — «Срединному городу», как называли они Константинополь.

Среди них были венды-ободриты, лютичи, вагры, саксы, англы и, конечно же, фризы, «народ рос», столь хорошо известный на этом маршруте, что в 839 г. именно «росами» должны были назвать себя шведы, попавшие к Людовику I Благочестивому, сеньору Рорика/Рюрика. Естественно, Людовику не стоило труда обнаружить их самозванство, поскольку росы-фризы были его подданными и, более того, «в империи франков фризские купцы пользовались режимом наибольшего благоприятствования»[216]. Для византийцев же, по своему высокомерию не желавших разбираться в племенных отличиях североевропейских «варваров», все они были «франгами», т. е. франками, но для отличия от подлинных франков Западной Европы фигурировали под обобщающим именем «народа рос» — по фризам, торговавшим на рынках Константинополя. Более того, как следует из указания «баварского географа», писавшего в первой половине того же IX в., росы (ruzzi) и фризы (fresiti) были известны ему не только на нижнем течении Дуная, но и на Днепре, как это реконструирует Й. Херрманн[217], причем самым замечательным здесь является тот факт, что, хотя автор склонен считать все три компонента принадлежащими одной фразе, — Ruzzi — forsderen liudi, Fresiti, т. е. ‘руссы — первые (т. е. лучшие) люди, фризы’, по мнению таких специалистов как К. Зеусс и К. Мюллер, выражение «forsderen liudi» представляет собой самостоятельный объект и означает ‘лесные люди’, соответствующие понятию «деревляне», «тервинги»[218]. Однако в любом случае последний компонент синтагмы (liudi — ‘люди’) прямо указывает на славяноязычность данного сообщества, о чем писал «краевед-киевлянин» в дополнение к новелле о «преложении книг» («а словенескъ языкъ и рускыи один… а первее беша словене»).