«Повесть временных лет» как исторический источник

Попытка М. В. Агбунова доказать «правоту Нестора» в отношении «трех жерелъ» Днепра и, соответственно, «ошибку Лаврентия», исправившего в тексте данную синтагму на единственное число — «жереломъ», аргументируя это 1) открытием остатков античного поселения VI в. на берегу Ягорлыцкого залива возле с. Ивановка, 2) портоланами А. Бианко 1436 г., Фра Мауро 1459 г., Анонима и А. Ортелия 1590 г., на которых выше Днепровского устья по течению реки указаны от одного до трех островов, и 3) ссылкой на монографию Г. И. Горецкого[264], основана на ряде фактических ошибок. Основной задачей исследователя, как можно видеть по опубликованным им на эту тему работам[265], было отождествление острова св. Эферия с Кинбурнской косой, для чего следовало (как полагал автор) доказать наличие в древности островов в устье Днепра, тем более, что на это — вроде бы — указывали итальянские портоланы XV–XVI вв. Однако на опубликованных Агбуновым фрагментах этих карт отчетливо видно, что их авторы изображали приустьевую часть Южного Буга/Гипаниса (о существовании которого они, как видно, не догадывались, поскольку эта река полностью отсутствует на их картах, на что не обратил внимания наш автор) в качестве одного из рукавов Днепра, тем самым создавая картину большого острова, якобы лежащего выше единственного устья этой реки. Те же самые ошибки из-за невнимательности к используемому документальному материалу в отношении дельты Днепра повторены и В. В. Погорелой, следовавшей в своей работе («по изучению древних карт», как пишет она сама) за Агбуновы[266], которая ввела тем самым в заблуждение как себя, так и своих читателей.

Еще менее пригодна для реконструкции палеогеографической ситуации этого района в VI в. до н. э. и в VII–XII вв. н. э. ссылка М. В. Агбунова на страницы монографии Г. И. Горецкого. Последняя посвящена исключительно истории водной магистрали пра-Днепра с начала антропогена до конца днепровского оледенения, так что палеогеография последующих 170 000 лет, в том числе «исторического времени» (голоцена), там просто не рассматривается. Поэтому остается пожалеть, что, назвав работы К. К. Шилика и П. В. Федорова, Агбунов не обратил внимания на представленную ими картину колебаний уровня Черного моря в отношении его берегов и времени событий, взаимосвязь и ритмика которых была в свое время исчерпывающе разработана А. В. Шнитниковым[267]. Соответственно, процитировав рассказ Диона Хрисостома о затопленном лесе перед Ольвией[268], автор не смог по достоинству оценить это драгоценное свидетельство морской трансгрессии в I в. н. э. Между тем, наличие данной трансгрессии предполагает предшествующую (в VI в. до н. э.) и последующую (в VII–XII вв. н. э.) регрессии, в результате чего затопленные участки суши перед Гипполаевым мысом периодически поднимались над поверхностью воды, образуя лесистый остров (или полуостров) при неизменяемом едином горле/устье самого лимана. Автору следовало бы также обратить внимание и на свидетельство Страбона (VII, 3, 19) об отсутствии растительности на Кинбурнской косе, который писал в начале I в. н. э., что здесь «местность обнаженная, но называется „Рощей“», о чем напомнил в свое время И. Е. Бучинский[269].

Что же касается отождествления «острова св. Эферия» с Кинбурнской косой (полуостровом), то для этого (оставляя в стороне проблематичность такой идентификации) совершенно не обязательно «дробить» косу на острова протоками (последнее отнюдь не равнозначно «жерелу», т. е. ‘устью’). Дело в том, что в древнерусской письменности за отсутствием специального термина лексема «остров» использовалась и для обозначения полуострова, напр.: «великий же Никонъ отьиде въ островь Тмутороканьскыи, и ту обрете место чисто близъ града и седе»[270], а также ‘отдельно стоящего леса’, ‘высокого места’ и просто ‘обособленной территории’[271].

Всё вышеизложенное вместе с приведенными выше свидетельствами археологов, Адама Бременского и разысканиями П. П. Вяземского позволяет утверждать, что «хождение» апостола Андрея не было сочинено специально во славу русской Церкви и Русской земли, как то предполагалось ранее. Перед нами яркий пример укоренения на русской историографической почве уже существовавшего произведения, обладавшего, кроме агиографического, еще и географическим содержанием — указанием на традиционный путь «из варяг в греки и из грек» по Дунаю, который русским летописцем был перенесен на Днепр, исказив историко-географическую перспективу и внеся смятение в умы позднейших исследователей.