«Повесть временных лет» как исторический источник

Ситуация чрезвычайно любопытная: так кто же — Андрей или Павел? Но традиция, связывающая имена «солунских братьев» с апостолом Павлом, прослеживается только в их ранних службах и в ПВЛ. По мере того как на Руси утверждался авторитет апостола Андрея, становящегося «своим апостолом», исходившим чуть ли не «всю Русь», воспоминание об апостоле Павле, как просветителе «славян и руси», всё больше уходило в тень. В предшествующей публикации на этот сюжет я предположил, что динамика и резкость приведенного выше фрагмента оставляет впечатление «голоса возмущенного павликианина, попавшего в текст из маргинальной глоссы, по ошибке (или умышленно?) внесенной переписчиком»[285]. Основание для такого утверждения имелось.

Движение павликиан возникло во второй половине VII в. в Армении и уже в VIII в. распространилось во Фракии. В X в. центром павликианства стал Филиппополь, теперешний Пловдив, с его окрестностями. Во многом схожие по своим воззрениям с манихеями и месалианитами, павликиане создавали в народе почву для богомильства, которое захватило не только болгар, но и «русь». Дм. Ангелов, один из видных исследователей средневековых ересей в Болгарии, опираясь на греческие и славянские памятники письменности, показал, что борьбу против еретиков вели как раз ученики «солунских братьев», обличая отход павликиан от догматического православия в обрядности, толковании символа веры и в нарушении церковных установлений[286].

По-видимому, фронт борьбы был гораздо шире, затрагивая историю славянства, вопрос о происхождении славянской грамоты, литургии, перевода книг и многого другого. Отсюда и большое число дошедших от IX и X вв. сочинений, посвященных происхождению славянской азбуки, авторы которых защищали и пропагандировали деятельность Константина-Кирилла и Мефодия. Но вот что любопытно. Если павликианство, как ересь, было гонимо порой весьма жестоко в самой Византии, а после падения Первого Болгарского царства — и в Болгарии, то на его новой родине — на Руси — павликианское утверждение приоритета апостола Павла в деле просвещения славян и распространения славянской письменности оказалось выгодно греческому духовенству.

Речь шла не об установлении исторической истины. Умаление роли апостола Андрея, а вместе с ним — Кирилла и Мефодия, способствовало, с одной стороны, подавлению и искоренению памяти об автокефальности болгарской Церкви и независимости болгарского народа, а с другой — дискредитации роли Рима, с которым в середине XI в. у Константинополя произошел окончательный церковный разрыв. Ну а то, что тем самым духовная цензура по-своему «исправляла» русскую историю вместе с историей ее культуры, искажая историческую реальность, перенося события с Дуная и из Моравии на Днепр и Волхов — никого не интересовало, кроме позднейших исследователей, обративших внимание на явные противоречия в тексте ПВЛ, которая, с одной стороны, утверждала посещение территории будущей Руси апостолом Андреем, а с другой — проводила настойчивую мысль, что «зде бо не суть оучили апостоли, ни пророци прорекъли», хотя и с оговоркой: «аще бо и теломъ апостоли суть зде не были, но оучения ихъ, яко трубы гласять по вселении въцерьквахъ» [Ип., 70].

Произойти это могло только в том случае, если легенда о хождении апостола по Днепру появилась в ПВЛ много позже создания основного текста, на что указывает упоминание «варягов» («путь из варяг в греки», «море Варязское»), путем переработки уже имеющегося сюжета об апостоле, совершавшем свое путешествие в Рим вверх по Дунаю, как о том свидетельствуют «три устья» Днепра. В пользу этого говорит наличие в тексте фрагментов «Сказания о грамоте словенской» и тот факт, что обратный вариант — интерполяция «отрицаний» посещения апостолом Руси при наличии «хождения» — является абсурдным как с точки зрения логики, так и с точки зрения важности факта приобретения русской Церковью «собственного» апостола. Необходимость последнего явственно сознавалась еще митрополитом Иларионом, который в своей «похвале Владимиру» вынужден был с горечью констатировать (в полном соответствии с прототекстом ПВЛ), что никто «не виде апостола, пришедша въ землю твою»[287], тем самым подтверждая неизвестность данного сюжета в середине XI в. киевлянам.