Повести

— Гм-м… — заколебался тот. — Согласно заранее намеченному плану, мне предстоит сегодня переправить мой новейший бульдозер на противоположную сторону Клязьмы. — Он взглянул на часы. — Впрочем, до вечера остается достаточно времени. Дайте лопату наиболее широких размеров.

Богатырь спрыгнул в яму и пошел выкидывать. Он встал с одного бока гробницы, четверо мальчиков с другого. Радульский добрый молодец оказался проворнее четверки. С его стороны бок гробницы обнажался быстрее.

Тут прибежали радульские мальчишки, оттеснили московских, взяли у них лопаты, начали копать. Потом прибежали радульские девочки и скромно встали кучкой в сторонке. Одна за одной, торопливо семеня, появились старушки, за ними женщины помоложе с малышами за руку, иные с грудными младенцами. Явилась и Настасья Петровна с Машунькой.

Пришел Илья Михайлович. Он согнал мальчишек-землекопов и один заменил их. Так они и копали — он с одного бока гробницы, Алеша Попович с другого.

Когда богатыри добрались до нижней кромки белого камня, Федор Федорович спрыгнул в яму и, отстранив Алешу, сел на корточки в углу. Наиболее ответственную работу он никому не мог доверить и сам, своей рукой начал сгребать с крышки оставшийся песок.

Галя-кудрявая и Алла догадались наломать сухой полыни и кинули ему веник. Он смел последний песок с крышки…

Не сразу все разглядели, что на ней были высечены две фигуры в длинных одеждах. Много веков покоился белый камень под землей, и время сгладило очертания.

— Глядите, глядите, ровно святые на иконах! — первой нарушила молчание глухая жена Ильи Михайловича — бабушка Агафья.

Некоторые старушки начали креститься, кланяться.

— Возможно, вы забыли, что святых изображали с нимбами — тарелочками вокруг голов, что означало сияние, — сказал Федор Федорович, — а таковых нет на данных рельефах. — И он пальцем очертил круги над головами белокаменных изображений.

Тут раздалась трескотня мотоцикла. Подъехал Иван Никитич с младенцем впереди и женой, уцепившейся сзади.

— Я смотрю: где весь народ? Ну, трудоспособное население на полях, на фермах. А остальные туточки собрались. Что за причина? — Увидев Алешу Поповича, он спросил его: — А ты чего такие горы понаворачивал? — Он говорил шутливым тоном и, не слезая с мотоцикла, оглядывал отвалы песка на свежей выемке дороги; наконец заметил раскопанную могилу… — Кто это, что это? — Его голос стал совсем иным, беспокойным. Все расступились перед Иваном Никитичем. Он подошел к самому откосу ямы.

— Ванюшка, видать, могилку нашего витязя и его женки откопали, — обратилась к нему бабушка Дуня.

— А вы, почтеннейшая Евдокия Спиридоновна, оказались самой догадливой, — сказал Федор Федорович. Маленький, щупленький, стоя на дне ямы, он торжествующе глядел на толпу снизу вверх и улыбался. Очки его радостно поблескивали на солнце.

Тут прибежал запыхавшийся Георгий Николаевич. Как он досадовал, что опоздал, не видел, как откапывались, открывались исторические тайны старого Радуля. Сквозь толпу ему удалось пробраться к самому краю ямы, и то, что он увидел на крышке гробницы, заставило его тут же забыть все обиды.

Впоследствии он говорил, что в первую минуту его больше всего поразила тишина. Ведь толпа собралась человек в пятьдесят, тут были и шумливые ребятишки, и любившие погуторить женщины, и старушки. И все-все, даже малыши, молчали и стояли, точно окаменев.

На белокаменной крышке гробницы были изображены во весь рост две фигуры.

Одна — мужская, в длинном плаще с одной застежкой у вышитого ворота. Камнесечец изобразил, несомненно, воина, витязя, в остроконечном шлеме-шишаке; под плащом виднелась кольчуга, а ниже кольчуги вышитое, несомненно богатое одеяние. В правой поднятой руке витязь держал копье, в левой — щит с изображением барса, вздыбленного в прыжке. Безбородое мужественное лицо воина было повернуто к зрителям, маленькие губы плотно сжимались, каменные очи смело глядели вперед.

По левую руку витязя находилось изображение молодой, с тонкими чертами лица женщины. Ее одежда была длинной, в ниспадающих складках. Долото камнесечца прострочило мелкую, точно жемчужную, вышивку на свисающих рукавах, на плечах, на кокошнике, высовывающемся из-под покрывала. Женщина держала правую руку на груди, левую опустила вниз. Лицо ее светилось бесконечной нежностью и печалью.

Словно какое-то внутреннее сияние исходило от обеих белокаменных фигур. Они были прекрасны именно этой внутренней, потусторонней красотой. О такой красоте не говорят, на нее только глядят, вглядываются в нее и молчат, молчат…

— А вот как их звали… — нарушил молчание Федор Федорович.

Он нагнулся и показал на малопонятные для остальных присутствующих высокие славянские буквы на конце крышки. У ног витязя едва различались две буквы: «А» и «Л». У ног его жены также две буквы: «М» и «Р».

— А ведь на церкви, на одном камне выбито граффити. Вы помните? Там тоже буквы «А» и «Л». Вы помните? — Игорь, забыв, что он командир отряда, дергал Федора Федоровича за рукав.