Повести

Удобнее всего было лечь на кровати, в спальне, но, слишком привыкший за последнее время спать на полу и слишком измотанный для того, чтобы противиться этой привычке, он устроился прямо здесь, в гостиной, на ощупь освободив себе место от осколков в простенке между окном и тахтой. Искать подушку и одеяло тоже не стал: отстегнув пояс, положил под голову сумку с противогазом и завернулся в шинель, достаточно широкую и теплую для того, чтобы не замерзнуть ночью.

Потревоженная на затылке шишка напомнила о падении при обстреле, о бегстве через темный, грохочущий под ногами подъезд. Вспомнился подстреленный у него на глазах сержант: как тот сначала бежал, крича и потрясая на бегу винтовкой, а потом упал, густо захлебываясь кровью. Но образ был зыбкий, мутный, как кисель, и ненадолго задержался у него в голове. Перевернувшись на другой бок, Иосиф еще с минуту вслушивался в звуки далекой стрельбы, после чего провалился в сон.

* * *

Наутро Иосиф проснулся от шороха, раздававшегося совсем близко, у его ног. Шорох был приглушенным и состоял из сухих, скребущихся звуков, с какой–то странной настойчивостью буравивших тишину комнаты. Вообразив спросонья, что это крадется к нему забравшийся в окно русский, Иосиф вскочил и принялся испуганно озираться по сторонам.

Гостиную заливал яркий солнечный свет, большой его прямоугольник лежал на полу, отражаясь в боках и гранях предметов. Сахарница на столе превратилась в пылающий сгусток света, слепившего сильнее, чем медленно поднимавшийся солнечный диск за окном.

Источником шороха оказалась отстегнутая вчера вместе с поясом сухарная сумка. Странно набухшая за ночь, она совсем как живая шевелилась и конвульсировала на полу, заставляя подрагивать в пыли концы длинного солдатского пояса.

Пораженный внезапной догадкой, Иосиф кинулся и начал изо всех сил лупить по сумке рукой, ужасаясь мысли о том, чем могла грозить ему собственная беспечность. В ответ сразу из нескольких прогрызенных в брезенте дыр бросились мыши, накануне, вероятно, сбежавшиеся сюда со всего этажа. В бешенстве Иосиф швырнул им вдогонку каской, но не попал: подскочив, та вдребезги разнесла напольную вазу. Разбежавшись вокруг, мыши скрылись под мебелью и в щелях.

Нашествие обернулось для Иосифа маленькой катастрофой: вытрусив из сумки на стол все, что осталось, он обнаружил лишь несколько траченных грызунами сухарей — остальное обратилось в горсть высыпавшейся ему на ладонь хлебной трухи. Детальный же осмотр кухни, предпринятый в надежде, что съестное уцелело там, ничего не дал. Полки оказались пустыми, в пыльных мешках из–под круп если раньше что и хранилось, то давно было уничтожено мышами.

Кипя от досады, Иосиф пнул сложенную в углу охапку дров. То, что у него оставалось, можно было растянуть самое большее на день–два, дальше, не найди он способ выбраться отсюда, его ждал голод.

Решив пока не тратить сухари, он спрятал их в найденную на кухне жестянку из–под карамели, а позавтракал размоченной в воде, противно отдававшей мышами кашицей из крошек. Была еще одна неприятная новость: воды во фляжке осталось меньше половины — снаряжаясь в бой, он забыл наполнить ее, как это предусмотрительно сделали остальные. Впрочем, эта проблема стояла перед ним не так остро. После прошедших накануне дождей где–то этажом выше скопилась вода и теперь, просачиваясь, капала с потолка на кухне. Подставив под эту капель взятый в ванной таз, за час–другой можно было собрать с полкружки. Вода была мутная, с привкусом ржавчины и известки, но, пропущенная через фильтр противогаза, становилась сносной на вкус — вполне достаточно, чтобы не умереть от жажды.

Кое–как подкрепив силы, Иосиф возобновил попытки выбраться из плена. По его мысли, если плиту нельзя было сдвинуть, ее следовало разбить. Потеря запаса сухарей вынуждала его торопиться, и он тут же приступил к поискам соответствующего предмета.

Таковой, на его счастье, нашелся в ящике с инструментами, в нижнем отделе стенного шкафа в прихожей, куда он вчера попросту не удосужился заглянуть. Это был молоток с деревянной ручкой — лучшее из того, что могло послужить его цели.