Повести

С Ваней они познакомились по дороге в дом отдыха. Вместе переходили по обветшалому льду через реку в верхней части города, вместе устраивались и на отдых. Русину сказали, что для него приготовлена отдельная комнатка… «Но, понимаете, заведение наше старое, тесное… А тут, понимаете, заезд получился чуть выше нормы. Не могли бы вы позволить подселить к вам еще кого-нибудь? Одного. Всего одного»… Русин тут же с искренней радостью согласился, выдвинул вперед своего попутчика: дескать, вот он. Пожалуйста! С великим удовольствием! А потом даже чуточку возмутился тем, что кто-то за него хлопотал: он ведь никого не просил и потому на отдельное жилье не рассчитывал и не претендует. А сам в душе, тоже искренне, радовался: вон как ладненько все получилось, и его принимают наособицу. Молодец, Ленька! Это он загодя позвонил директору дома отдыха, представился честь по чести своим хорошо поставленным голосом, назвал внушительную фирму — редакцию областной молодежной газеты, уважительно и настоятельно, с бархатистыми переливчиками в интонации, попросил создать для приезжающего художника условия не только для отдыха, точнее, не столько для отдыха, сколько для работы… И вот теперь все складывается тип-топ, как любил говорить тот же Ленька.

Комнатка была небольшая, об одно окно, приютилась она в стороне от основных палат, в укромном углу коридора, и в ней можно было прожить тихо и неприметно все двенадцать гулевых дней. Ваня тоже радовался, поглядывал на своего неожиданного благодетеля с преданностью.

Русин сразу же отправился в библиотеку и встретил там молодую женщину, судя по всему, работницу дома отдыха. Позднее он узнал, что это массовик, но поскольку на общую зарядку не ходил, в увеселительных затеях не участвовал, поэтому близко с ней не встречался. А сегодня только что столкнулся на крыльце один на один, приветливо улыбнулся, хотел поздороваться с должным приличием и словно споткнулся, занеся ногу на очередную ступеньку. Она прошла мимо, не замечая его расположения, наоборот, глянула как-то нехорошо: то ли с осуждением, то ли с пренебрежением. Это очень задело Русина, и он рассказал о встрече Ване.

— Во дает! — простодушно воскликнул тот. — Ты что, не знаешь? Ее ж специально выселили перед нашим приездом из этой комнаты. Перевели в другую, при клубе.

«Самодовольный ты дурак, Русин. Самовлюбленный олух! Не замечаешь, что творится с другими вокруг. Все о себе, о своем…» Он резко сморщился, словно его пронзила внезапная боль, и пошел прочь из комнаты, не отвечая на недоуменный Ванин взгляд.

Сармите он увидел на тропке-аллее, ведущей к арке главного въезда. В отличие от дороги тропка эта вовсю белела высокими отвалами снега по сторонам, и темно-вишневое пальто девушки с дымчатой меховой оторочкой по вороту, обшлагам и подолу было хорошо видно издали. Быстрым шагом, не маскируясь, Русин настиг ее, энергично взял под руку и потом уж только не сказал, а почти выдохнул запоздалое:

— Разрешите?

Она не отшатнулась, не вздрогнула, лишь легкое недоумение проскользнуло в ее глазах.

— Ах, это вы, Николай!

Русину показалось, что она в поспешности произнесла его имя с акцентом — почти «Николяй». Раньше он не замечал за ней такого, и теперь невольная оговорка почему-то умилила его. Пожалуй, сильнее, чем полагалось, он притянул ее к себе и сам приклонился к ней плечом.

— Сарми, можно я сделаю вам подарок?

— Зачем? — почти испуганно вырвалось у нее, и звук «ч» прозвучал как «тч», снова необычно и трогательно.

— Я хотел подарить вам замок, но он еще недостроен и уже стар, — с наигранной печалью продолжал Русин, не глядя на Сармите, и еще не знал, как и куда он вырулит после своего неожиданного глупейшего предложения. — Да, он недостроен и стар. Но я не смог вам объяснить всего этого, и вы так ничего и не поняли…

Они как раз миновали ворота, оставив позади глухой забор, и перед ними через дорогу в небольшом отдалении двумя рядами разбежался крохотный поселок. Собственно, даже и не самостоятельный поселок, а сколок главного — километрах в двух отсюда, где жили работники сплавной конторы и речники.

— Вы видите поселение? — уже громче и увереннее продолжил Русин, найдя дальнейший ход. — Вы когда-нибудь посещали сей скромный уголок?.. Да, да, я так и знал: в суете мирской, обуреваемые страстями, вы не удосужились направить сюда свои стопы. Я введу вас в эту обитель. И если она станет люба вашему взору и душе вашей, я дарую ее вам. Пусть со всем людом, со всеми его горестями и радостями, она навсегда займет место в сердце вашем…

Уф! И нагородил Русин! Как же он теперь посмотрит на нее: ведь сгорит со стыда, если что не так.

Но Сармите легко поддержала его игру:

— Ведите меня, о добрый господин. — Высвободила локоть и непринужденно вложила свою узенькую горячую руку в ладонь Николая.