Повести

— Вот-вот, все у тебя — не как у людей. То в ночь-полночь в общежитие звонит: соскучился, видите ли… То в цех из редакции. В разгар работы всех на ноги поднимет, выдумает срочную причину… Обрадовать. А ты не думаешь о том, что у меня тоже своя жизнь, свои планы есть. И теперь на ходу, может, приходится перестраиваться.

— Ну ладно, ладно. Я на твою жизнь целиком не покушаюсь. Но сегодняшний день, я надеюсь, мой? Можешь ты все остальное — по боку? — Русин стал слегка раздражаться и решил перехватить инициативу. — Не нравишься ты мне сегодня. Посмотри вокруг. Весна! Первое апреля. День смеха и шуток. Вот и проведем его по-весеннему.

Он распахнул перед нею дверь знакомого ресторана, со старательной учтивостью помог раздеться. Но лишь они вошли в зал, Лиля вдруг замерла, вглядываясь в дальний угол, и тут же повернула обратно.

— Пойдем отсюда. Мне здесь не нравится.

Николай до того растерялся, что не смог ни спросить, ни возразить. Ему стало нехорошо. Неловко даже перед гардеробщицей, которая смотрела на них с нескрываемым недоумением.

На улице, стараясь сгладить свою резкость, Лиля сама прижалась к Русину, заговорила мягко:

— Не сердись, Коля. Не люблю я этот ресторан после вашего отъезда. Вроде все ничего, но как вошла — сразу отшибло. Извини, пожалуйста.

Русин почему-то был уверен, что она увидела в ресторане человека, с которым ей не захотелось встречаться. А может, просто вдвоем нельзя было показываться перед ним… В общем, тут что-то было неладно, какая-то преграда возникла между ними, но Николай и тут промолчал, не стал расспрашивать. Да и что он, собственно, мог сказать?

За воздушной тюлевой шторой, за высоким хорошо промытым окном сверкал и струился апрельский день. На столе в косых лучах нежно зеленели едва проклюнувшиеся березовые листочки. Золотисто переливалась витая вазочка из толстого стекла, расплескав по белоснежной скатерти оранжевые блики. Тихо и покойно было в этом чистеньком кафе, и Русин быстро забыл ресторанную заминку. Лиля тоже, казалось, окончательно успокоилась, смотрела на него с ласковой улыбкой, не озиралась по сторонам, слушала внимательно и несколько раз легонько коснулась его руки.

Лиля слушала, подперев подбородок кулачками, почти не мигая, изучающе смотрела в глаза. А когда он выдохся, улыбнулась светло и слегка печально.

— Чудной ты все-таки, Коля. Фантазер великий. Красиво все у тебя, завлекательно… Вокруг такая стремительная, жесткая жизнь, и надо все время думать о том, чтобы успеть. А ты зовешь забыться расслабиться…

— Да нет, на самом деле! Поедем со мной. — Разгоряченный своей же разговорчивостью, Николай даже и не пытался проникнуть в смысл ее слов. Да притом он и мысли не допускал, что Лиля может отказаться. — Катер идет в семь вечера. Замечательная прогулка вдоль ледяных берегов. А какой закат! В дымном небе никогда не увидишь такого.

— Хватит, Коля, — погрустнела Лиля. — Все хорошо в меру.

— Может, за ночлег беспокоишься? Чудесно устроим тебя, — продолжал гнуть свое Русин. — Утром по морозцу успеем на лыжах пройтись. Покажу тебе все-все, о чем рассказывал.

— Нет, Коля, поехать я не смогу. Неожиданно как-то все. У меня намечены другие дела.

— Как не поедешь?! — вскричал Николай, не обращая внимания на людей за соседними столиками, чувствуя только, как меркнет день за окном и тусклой прохладой повеяло здесь, в самом кафе. — Как не поедешь, если я специально приехал за тобой?

— Успокойся. Не надо, Коля. — Она глянула по сторонам, передернула плечами, словно от озноба, и стиснула ладонями виски. — Не сердись, прошу. Ведь не виновата же я. Ты сам все придумал и решил за меня. Пойми, не могу поехать.

Николай закаменело уперся руками в кромку стола, долго и неотрывно смотрел на ее быстро меняющееся лицо. Перед ним снова сидела собранная, серьезная Лиля, готовая отбить любую его атаку.

Долгое молчание им обоим в тягость. Они прошли взад-вперед по одной из улиц, уже сухо черневшей вытаявшим тротуаром. Потом спустились по безлюдному переулку поближе к общежитию и подошли к скамейке в запущенном скверике.

— Нелепый день, — поежилась Лиля, села, подняв воротник, и замерла так, нахохленной. Николай смотрел на нее и думал, что она наверняка переживает всерьез и полна желания как-нибудь утешить его, отвлечь, а заодно оправдать и свое поведение, но не знает, как к этому подступиться.

— Нормальный день, — чисто из духа противоречия возразил он и добавил с нажимом, — если учесть скоротечность и жесткость нашей жизни… Просто замечательный, точнее, знаменательный день!

— Не надо, — поморщилась Лиля. Кончик носа у нее чуть вздернулся, щеки приподнялись бугорками, под верхней губой обнажились зубы. Эта невольная ощеренность сразу испортила ее, сделала некрасивой и жалкой — какой-то затравленной. Но Николай уже не мог остановиться. «Пусть помучается», — с легким злорадством подумал он, тут же устыдился своей жестокости, а по инерции все-таки опять сказал ей наперекор:

— Почему не надо? Нет уж, давай до конца.

— Прекрати! — На глаза Лили навернулись слезы.

— Хорошо, хорошо. Сдаюсь! Больше не буду.