Повести

Он не сразу заметил, как впереди замаячили такие же нахохленные фигуры — одна, вторая, третья. Справа и слева из окраинных проулков на дорогу-улицу призрачно выступали все новые и новые, и когда он оглянулся назад — там тоже был народ, целая разреженная толпа, негласно объединенная единым устремлением, шествовала следом. Русин начал различать отдельные восклицания, приветствия, глухой говорок. Со всех сторон потянуло табачным дымом.

Вскоре текучий людской поток выстроился в подвижную очередь перед окошечком кассы. Шаткие сходни, маленький дебаркадер, узкий трап, плотные спины впереди, перед самым лицом, дыхание в затылок — и Николай очутился на катере. Носовой и кормовой салоны были уже заполнены, на открытую палубу не хотелось, и он задержался в проходе, зажатый мягкими телами тепло одетых рыболовов.

И странное дело, сколько б ни толкали его в очереди, ни мяли при посадке, ни сдавливали со всех сторон сейчас, на ходу катера, Русин почему-то не ощущал никакого неудобства. Наоборот, ему казалось, что он, словно холстина под валком-каталкой, обминается, разглаживается. И в нем самом что-то постепенно выпрямляется, принимает объемную, осязаемую форму.

Несколько лет назад Русин еще курил, курил всерьез и помногу, Но я в то время терпеть не мог, когда мужики где-нибудь в очереди или зрелищной толпе на вольном воздухе в тесной теснотище смолили почем зря табак, трясли пепел друг другу на плечи, сорили искрами по ветру и, того и гляди, могли ткнуть невзначай горящей сигаретой или в лучшем случае прожечь одежду, ибо она сейчас сплошь нейлоново-поролоновая и прожигается-плавится — будь здоров. Он ругался, ссорился с окружающими людьми, выходил из себя, наживал врагов и, в общем-то, выглядел в глазах других чокнутым. Но ничего поделать с собой не мог. Такова уж натура.

А тут, на катере, глядя на размашистый мазок зари в стороне: от дымов уходящего города, он вдруг поймал себя на том, что равнодушен к курильщикам вокруг. Больше того, ему по-своему приятны были запахи разносортного табака, негромкий говорок сдержанно круживший возле, мягкое покачивание и движение человеческих тел. Согласное единение почувствовал он со всеми, проникся их сконцентрированным, скрытым до поры до времени азартом предстоящей рыбной ловли. Целебным, чудодейственным азартом, растворяющим в себе житейские огорчения, бытовые заботы, деловые неудачи и неурядицы. Вчерашний день и все связанное с ним отодвинулись вместе с отдаляющимся городом, стали прошлым, изжитым. То, что вчера казалось крахом, крушением смутных надежд, основательных планов на всю последующую жизнь, — сейчас виделось закономерным и естественным концом того, что сразу было отмечено духом нежити и рано или поздно должно было отмереть. Хорошо, что это произошло сравнительно быстро. Чем раньше — тем лучше. Хватит с него нелепо затянутых связей и «дружб».

Русин не обратил внимания на то, что катер уже миновал дом отдыха, да он все равно ничего толком не рассмотрел из-за стоящих впереди. Он сошел на берег в поселке, после того как катер приткнулся к кромке прочного ледяного припая и высадил рыбаков. И даже на земле, оставшись один, Николай долго еще ощущал живое шевеление надежных плеч случайных попутчиков.

Солнце едва достигло середины деревьев, и, когда в гуще сосен тропинка повернула, распласталась круто выгнутым ободом, Русину показалось, что незамутненный улыбчивый диск бежит рядом, сторонкой, и зорко поглядывает на него в узкие просветы между стволами. Силится что-то ухватить, высветить в нем, но не успевает за короткий миг и все гонится, гонится.

Русин застал Ваню в комнате. Глаза у парня шально поблескивали и казались светлее обычного. Лишь губы, крупные, слегка вывернутые, дурашливо дулись, изображая обиду.

— Хо, прибыл наконец гуляка! Тут без него с тоски мрут, погибают, можно сказать, в расцвете лет, а он где-то прохлаждается, ешь твою плешь… Да я не про себя, Андреич, — взмахнул Ваня руками, предупреждая возражения. — Я о Сармите. Она, бедная, места себе не находит. Извертелась вчера вся, словно в ней пружинку какую подкрутили. Засветил ей мозги — сам в бега. Нет, ты скажи: засветил ведь? Что, сама по себе девка завелась?

— Ладно, ладно, Ваня, не зуди, — с усталой усмешкой отговаривался Николай. — Не твоя это забота. Как-нибудь без сопливых разберемся.

— Но-но, ты полегче! Трефовый король в побитой молью шубе. — Довольный своей остротой, Ваня хихикнул, легонько поддал Русину в бок. — Слушай, ты ж голодный, наверное, как мартовский кот. У меня банка рыбных консервов есть и еще кое-что найдется. Хоры?

Русин отказался — позавтракал, мол, в сплавной столовке — и блаженно вытянулся на койке, всем своим расслабленным телом ощущая притягательную силу мягкой постели. Сейчас бы вздремнуть малость, потом погладить брюки, побриться, вообще привести себя в порядок — и можно снова включаться в размеренную жизнь дома отдыха.