Повести

Рыба привлекает сюда многих. На этом держится популярность Василия. Все идут к нему со словом «дай». «Дядя Вася, одели рыбкой, на пирожок надо», — упрашивала учительница. «А ну-ка, Вася, давай солененькой», — запросто говорили мужики и для крепости припечатывали свою просьбу стеклянным донышком по щербатой столешнице. У меня нет никакой уверенности, что, не будь нас с Семеном, Василий оставался бы таким же стойким и не ловил в запрет рыбку «для надобности». Очень уж велик соблазн.

Особенно поразила меня надоедливая настырность людей не местных, проходных. Из экспедиции дважды был моложавый мужчина в фетровой шляпе и светлой спортивной куртке. Второй раз при мне он приехал с женой. Правда, в избу зашел один, со знанием дела церемонно поздоровался, но дальше в таежном этикете показал себя полнейшим невеждой: сразу полез за стол.

— О-о! — завел он, увидев на столе свежепросоленного леща. — Ну и рыбка! Угостил тогда меня — до сих пор забыть не могу. Рассказываю жене — не верит. Захватил ее с собой.

Помолчал: не пригласят ли, жену в избу. Чуть опечалился, поерзал на скамье и, не дождавшись приглашения, подхватил с тарелки сочное рыбное звено.

Василий невозмутимо поднял стакан и кивнул мне: дескать, давай продолжим. На незваного гостя он даже не поглядел. В этом невнимании чувствовалась скрытая презрительность степенного, мужика к нахальному человеку.

Но это не обескуражило приезжего. Он, по-моему, не понял ничего. Мы закусывали. И он — тоже. А сам между делом стал уговаривать Василия продать немного рыбы.

— Не могу, — наконец лениво ответил тот. — Для себя весной приготовил маленько… А сейчас — запрет.

Гость настаивал. Василий больше не вдавался в подробности. Отвечал односложно: «не могу», «нет». И каждый раз, косясь на спортивную куртку, добавлял:

— Угостить могу.

Мне казалось, он сознательно подчеркивал, что может лишь угостить, но еще не угощает. А приезжий, увлекшись, прижмурил глаза от удовольствия и даже пальцы тщательно облизал.

Наевшись, краснолицый, плотный, он отвалился к стене и что-то еще поискал на столе глазами. Потом повернулся к жене Василия:

— Кваску у вас не найдется? Очень уж понравился мне. Я и бидончик с собой прихватил…

Нет, ну разве можно так? Будь моя воля, я бы такого гостя быстренько выставил взашей!

…Пока я сматывал удочки, моторка уже поравнялась с постом и стала воротить к берегу. В ней сидели трое, один из них был в фетровой шляпе. У меня упало настроение.

Но шляпа оказалась другой. Насколько я понял из разговоров, человек этот — инженер из лесозаготовительного комбината, второй — из соседнего леспромхоза, третий — моторист. Он вез двоих на сплавной участок. «Время позднее, сегодня нам все равно не добраться, — объяснили они. — Вот и завернули к дяде Васе».

Вскоре мы спрятались от комаров в избу. И долго сидели под мигание и чад керосиновой лампы.

О чем только не говорили… О бобрах, которые хорошо прижились здесь и расселились по другим речкам и озерам. О таежных хитрых стариках браконьерах, которые нет-нет да и прихлопнут заповедного зверя.

Стали вспоминать различные охотничьи случаи. Кто-то рассказал о сохранившемся старинном обычае. Завалит охотник «хозяина» — вся деревня идет к нему. Каждому надо отрубить по куску медвежатины, хоть никто и не просит. В конце концов себе остается самая малость. Зато и нынешний счастливец потом тоже ходит к другим «посмотреть».

Сидим беседуем. Моторист, чернявый парень с бойкими глазами, стал совсем веселым. Суетится, сыплет прибаутками и как заведенный толмит одно и то же:

— Сто грамм пьем — характер меняем, потом рыбаков гоняем.

Подремлет, проморгается и опять за свое. Ходит возле Василия, бьет по плечу, подмигивает:

— Сто грамм пьем — характер меняем…

Василий по обыкновению хитро посмеивался, сосал папиросу и помалкивал.

Потом цепко глянул на чернявого парня и заговорил о том, с какой неприязнью встретили его в свое время кривецкие мужики. Из года в год ловили они в богатой старице рыбу. Бригада рыбаков для них что кость поперек горла. В первое время не одну сеть сняли у Василия.

— Разозлился я, покоя себе не нахожу, — рассказывал бригадир. — Зарядил ружье солью и вечерком попозднее, чтоб не видел никто, перебрался на старицу. Соорудил засаду у самой воды и тихонечко посиживаю. Час, два — счет потерял. Вдруг слышу: кто-то плывет, весла всплескивают. Не видно ни черта — темень. «Стой! Стреляю!» А те знай себе на греби налегают. Эх, думаю, как садану на звук из обоих стволов! Сдержался, выстрелил в воздух. Всполошились: «Сдурел, что ли? Убьешь!» Подплыли двое. Знакомые мужики. В лодке медведь лежит, лапы откинул… А ведь еще маленько, наставил бы я им пятен на шкуре на всю жизнь.

Глянул еще раз Василий на парня, прижег от старой новую папиросу и закончил:

— Так-то…

Зная Василия, я нисколько не сомневался, что он свою угрозу выполнит, глазом не моргнет. Что касается всяких пакостников, тут он железный.