Повести

— Не подходит для меня эта специальность, — ответил Николай. — Военный человек обязан или душу отдавать армии, или… Да, впрочем, вы увидите, что будет при первом же военном столкновении!

Разговор пошел все круче и все больше всерьез. Николай избегал говорить о серьезных вещах, но, видимо, присутствие Цвиллинга его разожгло. Мрачно было у него на душе, и безнадежно смотрел он на дела в России. Что родине нашей суждено быть разодранной чужеземными хищниками, считал он неотвратимым. Посреди разговора Цвиллинг взглянул на часы и сказал, что ему пора идти. Он попрощался со всеми и, обращаясь к Николаю, который мрачно замолчал, сказал:

— Проводили бы меня, товарищ пессимист, а то разговор начался серьезный, и не хочется оставлять его без продолжения.

Они ушли вдвоем.

А через некоторое время Сережа Силин сообщил мне неожиданную новость: когда началась вербовка военных специалистов для обучения создающейся Красной Армии, Николай поступил на службу в качестве военного специалиста.

И вот мы прочли в газетах сообщение о том, что военный комиссар Самуил Цвиллинг погиб смертью храбрых в столкновении с бандой атамана Дутова.

В этот день я сидел у Сергея. В дверь постучали, и вошел Николай Карбушев.

— Проститься зашел, — сказал Николай. — Уезжаю на дутовский фронт.

Помолчали.

— Ты помнишь, как мы ушли из редакции? — спросил он. — Знаешь, что он сказал мне, когда мы прощались? «Насчет, говорит, ваших мрачных прогнозов, это, говорит, объясняется тем, что вы все-таки не очень верите в силы русского народа!» Я тогда очень разгневался и бог знает что ему наговорил. Он выслушал и вдруг сказал: «Значит, верите? Значит, действительно любите Россию? Так вот, попомните мое слово: никакого другого пути, как вместе с большевиками, у вас нет!» Потом засмеялся и добавил: «А знаете, Карбушев, хороший большевик должен из вас получиться!» Я так был ошарашен, что ничего не ответил. А он пожал мне руку и ушел…

Вот и все, что он мне сказал. И тут вдруг мне стало как-то стыдно. Прогнозы прогнозами, но ведь новая армия строится. Вот и пошел я военспецем. Но сегодня… — и Николай вдруг разжал перед нами свой крепкий круглый кулак и показал чистую розовую ладонь, — зачесалась у меня рука, как только прочел то, что сегодня напечатано в газете. Ну, так вот, значит, так я и скажу…

— Между прочим, говорят, что полковник Сорочинский — правая рука Дутова, — сказал Сережа.

— Ну вот, одно к одному… — ответил Николай.

Мы расцеловались.

Николай принял под свою команду отряд деповских рабочих и повел их на фронт.

Прошел всего один месяц, и Дутова выгнали из Оренбургской губернии и загнали далеко в степи. Отряд вернулся в Челябинск.

Первого мая мельком видел я Николая, он верхом на коне лихо провел свой маленький отряд мимо первомайской трибуны. А через несколько дней произошло восстание белогвардейцев, в котором приняли участие одураченные агентами Антанты чехословацкие эшелоны, сформированные на территории России из военнопленных. Подавляющее большинство военных специалистов, бывших офицеров царской армии, изменили советской власти.

Лучших людей нашего города, передовых большевиков, истребили тогда белобандиты. Но они так увлеклись расправой над безоружными, что не выставили охраны у железнодорожных мостов. А когда спохватились, что им надо бы скорее двинуться на Екатеринбург, на Уфу и в Сибирь, то все железнодорожные мосты вокруг станции оказались взорваны. Благодаря этому наступление белых задержалось, и это дало возможность командованию Красной Армии сорганизоваться и стянуть военные силы на новый фронт.

Долгое время никто не знал о том, кто осмелился так дерзко и хладнокровно, под самым носом у белогвардейцев, произвести эту диверсию. И только в 1920 году сложным и косвенным путем узнал я, что накануне взятия Красной Армией Новониколаевска (ныне Новосибирска) был расстрелян белыми дерзкий разведчик Красной Армии — Николай Карбушев. В числе многочисленных его «преступлений» упоминался также и взрыв мостов вокруг Челябинска. В этом Николай с гордостью признался перед смертью.

Так проросло, поднялось и расцвело одно из бесчисленных семян, брошенных большевиком Цвиллингом в души людей.

Пусть же вечно цветет бессмертное большевистское слово, пусть до будущих счастливых поколений донесет оно образы тех, кто погиб за грядущее сегодня…

В ЗЛАТОУСТ!

Если из Челябинска ехать поездом в Златоуст, то горы показываются с правой стороны, — за травянисто-зелеными буграми вдруг обозначается темно-синяя полоса. Совсем недавно у меня был обычай, увидев их, запеть на мотив из «Трубадура»:

Милые горы,
Мы возвратились,
Снова вижу,
Милые, вас…