Повести

- Да как же вы можете!..- закричал Стасик. - Да вы знаете, что такое партнер в цирке?!

- Нет, - честно сказал Гервасий Васильевич. - Не знаю. Расскажите мне об этом, пожалуйста.

Гервасий Васильевич сел на клеенчатую кушетку, вынул папиросы и добавил:

- И все про Волкова.

Через двое суток состояние Волкова резко ухудшилось.

То, чего так боялся Гервасий Васильевич, произошло. Начался гнойный перикардит. Сердце Волкова могло захлебнуться в любую минуту. Оно просто могло не выдержать.

Гервасий Васильевич не разрешил везти Волкова в операционную и тут же, в

По среднеключичной линии Гервасий Васильевич отсчитал пятое межреберье на груди у Волкова и под темным левым соском йодом поставил золотисто-коричневое, с рыжими краями, пятно. И в эту секунду ему показалось, что все свои шестьдесят с лишним лет он прожил для того, чтобы сейчас спасти этого незнакомого и очень больного Волкова.

Когда же длинная толстая игла прошла сквозь золотистое пятно под левым соском и с первого раза точно вошла в край профессионально гипертрофированного сердца Дмитрия Волкова, Гервасий Васильевич подумал о том, что нет у него сейчас никого ближе вот этого сильного, одинокого парня.

Он попросил сестру-хозяйку поставить в палате Волкова еще одну кровать и в этот вечер не ушел домой, а остался рядом с Волковым.

В первом часу ночи в палату неслышно вошел Хамраев в сопровождении дежурного врача. На белом табурете у кровати Гервасия Васильевича стояла маленькая настольная лампа, укутанная больничной наволочкой с большими черными печатями.

Хамраев приблизился к Гервасию Васильевичу и осторожно тронул его за плечо.

Гервасий Васильевич приподнялся, вынул из кармана халата очки, надел их и, кивнув Хамраеву, посмотрел на часы.

- Вот вы где, - сказал Хамраев. - Я бегаю, ищу вас по всему городу… Мне нужно поговорить с вами.

- Сейчас, - сказал Гервасий Васильевич и сунул ноги в шлепанцы. - Идите, я догоню вас.

Он подошел к Волкову, положил свои пальцы на правую кисть его руки и стал считать пульс. Что-то заставило Гервасия Васильевича наклониться над Волковым и заглянуть ему в лицо.

Глаза Волкова были открыты.

- Ты почему не спишь? - спросил Гервасий Васильевич. Он неожиданно сказал Волкову «ты» и не заметил этого.

Волков промолчал.

- Ты почему не спишь? - мягко повторил Гервасий Васильевич.

- Я умру? - хрипло спросил Волков.

- Нет, - ответил Гервасий Васильевич. - Спи.

- Я умру во сне, - сказал Волков.

- Это произойдет с тобой лет через пятьдесят, - улыбнулся Гервасий Васильевич. - Тебе хватит еще пятидесяти лет, чтобы привести в порядок свои дела?

- Нет, - ответил Волков и прикрыл глаза.

- Не жадничай, - сказал Гервасий Васильевич и вышел из палаты. Хамраев сидел на подоконнике в конце коридора и держал в руке незаж- женную сигарету. Когда он увидел Гервасия Васильевича, идущего к нему, он спрыгнул на пол, взял у противоположной стены стул и поставил его рядом с открытым окном. Затем снова уселся на подоконник и вынул из кармана брюк запечатанную пачку «Казбека».

Подошел Гервасий Васильевич.

- Садитесь, - сказал Хамраев. - Я принес вам «Казбек».

- Спасибо, - ответил Гервасий Васильевич. - Очень вовремя.

- У вас спички есть? - спросил Хамраев.

- Кажется…- Гервасий Васильевич пошарил в карманах, достал спички и дал прикурить Хамраеву. Хамраев затянулся, посмотрел в черный проем окна и повернулся к Гервасию Васильевичу:

- Сегодня звонили из Москвы. Из Союзгосцирка. Предлагают нам отправить его самолетом в Москву… Там они положат его в ЦИТО.

- Куда?

- Ну в Центральный институт травматологии и ортопедии. Теплый переулок, шестнадцать… Помните? Рядом с парком Горького…

- А-а-а… помню.

Гервасий Васильевич медленно вскрыл коробку «Казбека», вынул папиросу и, почему-то не воспользовавшись спичками, прикурил от сигареты Хамраева.

- Он нетранспортабелен, - сказал Гервасий Васильевич. - Это раз. А во-вторых, он мой больной, и я хочу, чтобы он стал моим здоровым.

Хамраев стряхнул за окно пепел и спрыгнул с подоконника. Он посмотрел в упор на Гервасия Васильевича и жестко спросил:

- А вы не боитесь, что он станет вашим покойником?

Гервасий Васильевич встал со стула, глянул куда-то сквозь Хамраева и ответил:

- Боюсь!

Вот уже который день Гервасий Васильевич пребывал в каком-то странном, удивительном состоянии.

Жизнь представилась ему ужасно длинной дистанцией, и он думал о том, что человек начинает дистанцию полный сил, оптимизма, надежд и финиш ему представляется не концом его жизни, а победой, за которой обязательно должны следовать признание, почести и глубочайшее удовлетворение самим собой…