Повести

Подобно второй редакции, и третья, продолжив ход рассказа далее от того места, на котором его застала, внесла одновременно ряд дополнений в то, что написано было раньше. Продолжением ранее написанного служат отрывки 9-ый и 10-ый, дополнением же к нему являются отрывки 2-ой, 3-й, 4-ый и отрывок о косноязычии. И наметившаяся еще во второй редакции тенденция к филантропической переоценке комических повестей о чиновниках здесь, в дополнениях третьей редакции, как бы нарастает и углубляется: имеем в виду отрывок 3-й, содержащий, в виде дополнения к ранее наметившемуся комическому рассказу (о службе чиновника), знаменитую патетическую тираду о сострадании к обиженному. [Этим, кстати, опровергается утверждение В. Розанова, будто этот “плач” Гоголя над своим героем — только “какая-то приписка сбоку”, появившаяся в повести “когда собственно рисующая работа была уже окончена”. См. В. Розанова. “Как произошел тип Акакия Акакиевича” в приложении к книге “Легенда о великом инквизиторе Достоевского”, изд. 3, СПб., 1906, стр. 279.] Но вместе с тем каламбурно-юмористический элемент не только не ослаблен, а, напротив, усилен и заострен рядом новых анекдотических и стилистических “издевательств” (в отрывке 4-ом). Окончательно, таким образом, выяснилось теперь контрастное, патетически-юмористическое построение повести. [Впервые отмеченное Б. М. Эйхенбаумом в его статье “Как сделана “Шинель” Гоголя”, см. “Поэтика”, I, Пгр., 1919, или книги назв. автора: “Сквозь литературу”, Лгр., 1924, стр. 171–176, и “Литература”, Лгр., 1927, стр. 149–165.]

Отъезд из Петербурга с Аксаковыми в конце декабря 1839 г. помешал Гоголю продолжить работу дальше: с переездом в Москву он всецело отдается “Мертвым душам” (см. Аксаков, op. cit., стр. 34–37).

Принято думать, что “Шинелью” Гоголь был затем занят в Вене, летом 1840 г. Прямых об этом свидетельств, однако, нет, а косвенное, приводимое Тихонравовым (сходство бумаги в 13-м отрывке с бумагой одного из отрывков “новой редакции” “Тараса Бульбы”, см. Соч., 10 изд., II, стр. 619–620) едва ли надежно; напротив, непрерывность текста и сходство почерка в отрывке 13-м с предшествующими отрывками 12-м и 11-м не позволяют составление его отделять от этих последних.

“Шинель” была закончена, по-видимому, не в Вене, а уже в Риме и должно быть ранее конца апреля 1841 г. (когда прибыл в Рим Анненков и застал Гоголя всецело опять поглощенного “Мертвыми душами”). Последние отрывки третьей редакции — 11-ый, 12-ый и 13-ый, написанные один вслед за другим, — мы и датируем предположительно началом 1841 г. Косвенное этому подтверждение видим в том, что известно из переписки Гоголя о его литературных занятиях указанного периода. Еще в конце декабря предыдущего 1840 г. он извещал Погодина о каких-то побочных, кроме “Мертвых душ”, литературных планах на ближайшее будущее. Денежный долг вынуждал тогда Гоголя всё же считаться с просьбами Погодина о присылке ему чего-нибудь для журнала. И несмотря на нежелание отвлекаться от “Мертвых душ”, Гоголь 13 марта 1841 г. писал московским друзьям (Аксакову), что отыщет “какой-нибудь старый лоскуток” и просидит “над переправкой и окончательной отделкой его, может быть, две-три недели”. Очень вероятно, что, говоря о “старом лоскутке”, Гоголь имел в виду написанные к тому времени отрывки “Шинели”. Да и сам Погодин в это как раз время от Гоголя для своего журнала ожидал, по-видимому, скорей известную ему по началу “Повесть о чиновнике”, чем то, что мог из себя представлять тогда будущий “Рим”. Во 2-ой книге “Москвитянина” (1841 г.), в отделе “Смесь” (стр. 616), в статье “Литературные новости”, анонсированы имевшие появиться в печати новые произведения Гоголя, где, между прочим, читаем: “Есть несколько готовых повестей: О чиновнике укравшем шинель, Мадонна del fiori и пр”. Наконец, самая бумага, употребленная для отрывка 11-го (для второй его половины) — “голубоватая большого формата”, — та самая, по определению Тихонравова, которою Гоголь “пользовался в Риме”. — См. Соч., 10 изд., II, стр. 631.